И спрашивают себя: я похож на отрекшегося Петра? Или на солдата, тупо исполнявшего приказ? На самодовольного фарисея? Может, на случайного прохожего, которому вообще всё равно? И что мне надо сделать, чтобы это изменить?
Это очень личный вопрос, конечно, тут никому ничего не навяжешь. Но мне хочется вспомнить одну важную деталь: те, кто кричал тогда «распни Его!», не хотели ничего дурного. Они, как сами полагали, защищали свой народ, свою святыню, свои традиционные ценности.
Нация как высшая ценность
«Лучше одному человеку умереть за весь народ», — говорили они, опасаясь, что, если Иисуса не заставить замолчать, его проповедь вызовет беспорядки, а римляне в ответ всё разрушат, прежде всего — храм, средоточие религиозной жизни всего народа. Так оно, кстати, и случилось в 70 г., уже вне всякой связи с Иисусом. И многие книжники и фарисеи из числа тех, кто участвовал в суде над Иисусом, тогда, наверное, думали: нам все-таки удалось отсрочить катастрофу на несколько десятилетий, всё мы правильно сделали!
А христиане запомнили: когда на первое место ставится не человек, а святыни, национальные или религиозные, то этого человека рано или поздно обязательно отправят на крест, потому что он мешает святыням.
Прямо накануне Страстной патриарх Кирилл учредил должность главного военного священника в зоне спецоперации. Им стал протоиерей Дмитрий Василенков, в каком духе он будет нести свое служение, показывает его собственная фраза: «В нынешнее непростое военное время крайне необходима организация систематической работы священников в войсках, и здесь требуется серьезная работа как Министерства обороны, так и РПЦ. Недостаточное внимание к этому вопросу будет чревато военными поражениями и тяжелыми проблемами для Отечества».
А через несколько дней, в праздник Входа в Иерусалим, заявляет уже сам патриарх: «Россия — на стороне света… Россия не стремится стать богаче, не стремится захватить другие страны, не стремится кого-то себе подчинить. Россия просто стремится сохранить свою самобытность, свою веру, свою систему ценностей».
Приоритеты предельно понятны. И очень похожи на те, что провозглашались там и тогда. И самое поразительное, что можно ходить на все эти длинные службы страстной, совершенно искренне молиться и переживать, каяться в личных грехах: съел и выпил лишнего, с кем-то поругался, думал о непристойностях — и не замечать, что в самом главном ты совпадаешь как раз с теми, кто кричал «распни!»
Система и личности
Было бы очень утешительно сказать самим себе: ну, просто патриарх там такой попался, следующий будет лучше. Но… едва ли. Митрополит Смоленский Кирилл Гундяев, будущий патриарх, считался в свое время главным либералом среди епископата. Стоило ему стать патриархом и поправеть, как эта роль перешла к митрополиту Илариону Алфееву, но и он тут же стал меняться в ту же сторону, и таких примерно немало. «Система», как называют это семинаристы, определенным образом форматирует людей, а кто не поддается, тех извергает вон.
И было бы очень наивно считать, будто система существует только в Московской патриархии. Не мое дело критиковать сейчас какие бы то ни было украинские события, но глядя на происходящее сейчас вокруг Киево-Печерской Лавры, я вижу не монахов, а две административные структуры, которые яростно бьются за контроль над святынями. Наверное, там есть и настоящие монахи, которые в эти дни не собственность делят, а вспоминают о страданиях Спасителя. Но нам их не показывают.
Киево-Печерскую Лавру основали двое прославленных святых, Антоний и Феодосий. Когда им двоим вместе с их учениками стало тесно в одном месте, то один из них (и неважно, кто именно) ушел на соседнюю гору и вырыл себе новую пещеру, а второй остался, где и был, и стал игуменом монастыря. И места хватило всем. И никому не понадобилось звать на помощь княжескую дружину.
В очередной раз мы видим, что гораздо проще сменить цвета флага, чем настроения умов. И если на смену одной системе приходит другая, враждебная ей, но внутренне на нее похожая — чем это лучше? Впрочем, сама ситуация конкуренции, когда на одной и той же территории действуют две или больше православных юрисдикций, способствует очеловечиванию системы. Можно надеяться, что так постепенно будет происходить в Украине (но процесс будет долгим и сложным), а со временем, возможно, и в России.
И, конечно, и тут не обходится без руководящей и направляющей роли Московской патриархии. Почти год назад Украинская православная церковь (УПЦ) заявила, что уже никак не связана с Москвой, но из Москвы продолжают поступать официальные документы, где ее упорно называют «УПЦ Московского патриархата». Какая разница, что это усложнит жизнь тем самым людям, о которых в патриархате якобы заботятся? Они — расходники. А главный бенефициар для патриархата всегда и везде — сам патриархат.
Две тысячи лет назад всё было очень похоже.
А дальше?
Тот «Русский мир», о необходимости которого всегда говорил патриарх Кирилл, исчез навсегда. В его фантазиях это было духовное единство (под его, разумеется, мудрым руководством) людей из разных стран, в той или иной степени причастных русской культуре. Сегодня об этом единстве всерьез можно говорить лишь на той территории, которая надежно контролируется ВС РФ, а такой контроль делает участие патриарха и вообще любых церковных структур совершенно излишним.
Но что будет, когда изменится или рухнет тот режим, к которому намертво приковала себя сейчас Московская патриархия? Одни полагают, что ничего, по сути, не изменится: точно так же будет спрос на освященные куличи и яйца, на вербочки и водичку, на крестины и отпевания, и всё те же люди пойдут за всем тем же туда же, несмотря на любые перемены. Другие рассчитывают, что возникнет здоровая конкуренция юрисдикций, или мечтают вообще о «свободной конфедерации приходов», как у протестантов. В реальности, думаю, будет и то, и другое, и много такого, что мы сейчас не можем даже вообразить.
В одном я уверен: проект «Духовное возрождение», открытый тридцать пять лет назад с подачи Горбачева на тысячелетие крещения Руси, можно считать завершенным. Когда-то он начался с букв ХВ, появлявшихся на Пасху на улицах российских городов.
Сегодня их сменили две другие буквы, из конца латинского алфавита.
