Если вердикт по делу Shell станет прецедентом, крупным западным компаниям придется ускоренно сокращать добычу, освобождая нишу для ближневосточных производителей, не скованных политикой декарбонизации.
Восстановится нескоро
Громкое решение Окружного суда Гааги обязать Royal Dutch Shell к 2030 г. снизить выбросы углекислого газа на 45% в сравнении с выбросами 2019 г. вызвало неизбежную коррекцию в акциях англо-голландской компании. За первые три дня после оглашения вердикта их стоимость на бирже Euronext в Амстердаме снизилась на 2,5% (до 15,7 евро за акцию), на время прервав восстановление капитализации Shell, которая в кризисном 2020 году снизилась почти вдвое (с 208 млрд до 112 млрд евро), а к предпоследней неделе мая выросла более чем на 10% (до 125 млрд евро, по данным Bloomberg).
К докризисным значениям пока не вернулся и индекс S&P Global Oil, отражающий стоимость 120 крупнейших в мире публичных нефтегазовых компаний: снизившись в 2020 году с 1713 до 1153 пунктов, к концу мая он вырос до 1435 пунктов. Для сравнения: S&P Global IT Index, секторальный индекс для высокотехнологических компаний (таких как Apple, Microsoft, Visa, PayPal), за 2020 год вырос с 5411 до 7718 пунктов, а к концу мая достиг отметки в 8206. Нефтегазовые мейджоры продолжают испытывать последствия прошлогоднего обвала глобального нефтяного спроса, который, по прогнозу Международного энергетического агентства (МЭА), вернется к докризисному уровню не раньше 2023 г.
Беда не приходит одна
По мере преодоления пандемии на компании все сильнее будут влиять ограничения, никак не связанные с коронакризисом. В этом плане первым звоночком стало январское решение президента Джозефа Байдена ввести мораторий на предоставление в аренду новых участков под добычу углеводородов на федеральных землях, на которые в США до пандемии приходилось более 20% нефтедобычи. Будучи призванным содействовать сокращению выбросов углекислого газа (администрация Байдена декларировала необходимость их двукратного снижения к 2030 году), это решение было дополнено запретом на строительство трубопровода Keystone XL, который должен был помочь вывести на мировой рынок нефть канадских производителей, вынужденных сегодня продавать ее с большим дисконтом к Brent и WTI из-за инфраструктурных ограничений.
В Европе подобным «первым звонком» стало прошлогоднее решение правительства Дании полностью прекратить выдачу новых лицензий на разведку углеводородов в датском секторе Северного моря, обоснованием которого стало стремление достичь углеродной нейтральности к 2050 году. Учитывая невысокую долю Дании в общеевропейской добыче нефти и газа (3% и 1% в 2019 году соответственно, по данным BP Statistical Review), это решение возымеет не более чем локальный эффект. Гораздо более значимым окажется внедрение углеродного сбора, на который Европейский союз (ЕС) собирается пойти в 2023 году, опять же с целью снижения выбросов: до недавнего времени Еврокомиссия планировала к 2030 году сократить выбросы на 40% к уровню 1990 года, однако в минувшем апреле эта планка была повышена до 55%.
Глобализация зеленых издержек
Конфигурация углеродного сбора пока не определена. Однако с высокой вероятностью его внедрение отразится на маржинальности экспорта нефти и газа в Европу, поскольку производителям де-факто придется доплачивать за саму возможность поставок. К потерям может привести и принудительное сокращение выбросов, на которое до судебного вердикта в отношении Shell многие компании шли добровольно. В феврале та же Shell объявила о планах снизить к 2023 году баланс выбросов CO₂ на 6–8% к уровню 2016 года, на 20% к 2030 году и на 45% к 2035 году, в том числе за счет сокращения нефтедобычи (на 1–2% в год) и производства нефтепродуктов (на 55% к 2030 году), а также ввода мощностей по улавливанию и хранению углерода.
Если решение Окружного суда Гааги поддержат вышестоящие инстанции, Shell придется еще быстрее сокращать добычу, причем в самых разных регионах мира — не только в Европе, на которую в 2020 году у компании пришлось лишь 8% нефтедобычи, но также в Африке (9%), Азии (30%) и Южной Америке (23%), то есть в регионах, для которых задача снижения выбросов не является первостепенной. Тем самым, как и в случае с углеродным налогом, европейские решения в области декарбонизации возымеют непосредственный эффект за пределами ЕС. В том числе в России, где Shell вскоре после начала коронакризиса была вынуждена отказаться от создания совместного с «Газпром нефтью» предприятия, которое должно было вложить 130 млрд руб. в освоение пяти участков в Ямало-Ненецком автономном округе (ЯНАО).
Шагреневая кожа спроса
Приспособиться к вызовам декарбонизации Shell наверняка также попытается за счет развития низкоуглеродных сегментов бизнеса: неслучайно в своей последней среднесрочной стратегии компания заявила о намерении увеличить к 2025 году число собственных зарядных точек для электромобилей с нынешних 60 000 до 500 000 единиц. Однако это лишь подстегнет рост электромобильного рынка, развитие которого вымывает спрос на нефтепродукты в транспортном секторе. Составив в 2018 году 1,9%, доля электромобилей в продажах новых авто в ЕС (с учетом заряжаемых гибридов) в 2019 году увеличилась до 3%, а в 2020-м — до 10,5%, следует из данных Европейской ассоциации автопроизводителей (ACEA). К 2030 году эта доля, по базовому прогнозу МЭА, вырастет по всей Европе до 35,8%, что неизбежно ударит по спросу на бензин и дизель.
Замещать нефтепродукты на транспорте будет и водородное топливо, к использованию которого уже проявляют интерес крупные автопроизводители: в минувшем апреле Daimler и Volvo заявили о намерении совместно удешевить к 2027 г. технологию водородных топливных элементов в пять-шесть раз. Из-за этого рассчитывать на прирост спроса нефтяникам придется лишь в нефтехимической отрасли: до 2030 года, по базовому прогнозу МЭА, глобальный спрос на сырье для нефтехимии (одним из основных его видов является нафта, продукт переработки нефти) будет расти в среднем на 2,1% в год, тогда как конечный спрос на нефть — лишь на 0,7% в год. Но и здесь производителям уже приходится сталкиваться с ограничениями — к примеру, в виде запрета на большинство видов пластиковой посуды, который с 2021 года был введен на территории ЕС.
Наконец, барьером для поставщиков углеводородов станет и бум в альтернативной энергетике: к примеру, за 2010–2020 годы суммарная выработка электроэнергии на солнечных и ветровых станциях в 27 странах ЕС увеличилась более чем втрое (до 540 ТВт ч), тогда как на газовых — снизилась на 7% (до 545 ТВт ч), следует из данных исследовательского центра Ember. Сохранение этого тренда сдержит спрос на сжиженный природный газ, планы по наращиванию производства которого Shell закрепила в уже упомянутой среднесрочной стратегии.
Открытость без привязки к углекислому газу
Несколько смягчить бремя перехода к низкоуглеродной экономике может урбанизация в Индии, которая еще не достигла китайского уровня (34% против 60% по состоянию на 2019 год), а потому поддержит региональный спрос на ископаемое топливо. Однако здесь в выигрыше могут оказаться не европейские, а ближневосточные производители нефти и газа, на руку которым играет не только логистическая близость индийского рынка, но также отсутствие ограничений на углекислый газ на национальном уровне и растущая открытость — на международном. Вслед за саудовской Saudi Aramco, осуществившей двухэтапное IPO на рубеже 2019–2020 гг., провести первичное размещение для своей буровой «дочки» собирается Национальная нефтяная компания Абу-Даби (ADNOC), которая ранее вывела на биржу собственное маркетинговое подразделение ADNOC Distribution.
Компании же с пропиской в развитом мире будут вынуждены сокращать добычу, терять рынки и проигрывать в капитализации.
Особенно если вердикт по делу Shell станет прецедентом при рассмотрении исков в отношении других нефтегазовых мейджоров.
