Поддержите The Moscow Times

Подписывайтесь на Русскую службу The Moscow Times в Telegram

Подписаться

«Нас никто не притеснял, хотя мы всегда на русском говорили». Что говорят приехавшие в Россию беженцы из Мариуполя и Харькова

Корреспондент Moscow Times побывал в пункте временного размещения украинских беженцев в Воронеже и выяснил, как они выбирались из осажденных городов и почему на родине многих из них называют предателями.
Кирилл Плотников

По данным ООН, с начала войны Украину покинули более 4,4 млн человек. Большинство из них уезжает в Польшу. Однако более 723 000 перебрались в Россию, сообщало Минобороны РФ. Среди них не только граждане самопровозглашенных ДНР и ЛНР, но и жители осажденных Харькова и Мариуполя, которых, как заявляют украинские власти, вывозят в РФ насильно.

О приезде в Воронеж 238 беженцев из Харькова стало известно еще в середине марта. К ним даже допустили съемочную группу местного госканала. О беженцах из Мариуполя власти не сообщали.

В отличие от жителей ДНР и ЛНР, которых разместили в детских лагерях Воронежской области, беженцев из украинских городов поселили в номера четырехзвездочного отеля Azimut в самом центре Воронежа.

 Кирилл Плотников
Кирилл Плотников

Попасть к ним оказалось непросто. Девушки из персонала отеля наотрез отказываются раскрывать какую-либо информацию. Обнаружив на себе подозрительный взгляд охранника, я поспешил уйти.

По счастливой случайности у входа мне встретился знакомый, который, как оказалось, работает в отеле. Он рассказал, что беженцы живут на седьмом этаже. Им выделили отдельный лифт, чтобы они ни с кем не пересекались. Пробраться на седьмой этаж можно двумя способами: сказать на ресепшене, что идешь в барбершоп в отеле, или позвонить в звонок с черного хода и представиться арендатором офиса. История приобрела налет шпионского детектива.

Следующим вечером я снова пришел к отелю. Замечаю, что 11 из 23 автомобилей на парковке имеют украинские номера. Около одной из таких машин — стареньких «жигулей» — двое мужчин. Подхожу к ним и завязываю разговор. Выясняется, что они из Харькова.

 Кирилл Плотников
Кирилл Плотников

«Мы бы не хотели называть своих имен. В Украине нас считают предателями. Мы когда границу пересекли, нам даже СМС пришли: „Вы въехали в страну-агрессор“. И какие-то бешеные тарифы на звонки установили», — рассказывает мужчина лет 40.

По словам харьковчан, из Украины они уезжали «окольными» путями на своих машинах. В телеграме появилось множество каналов, в которых люди договариваются о способах покинуть страну. Пересечение границы по «безопасным тропам» превратилось в бизнес. Украинские военные, как сказали мужчины, требовали большие деньги за проезд через блокпост в Белгородскую область.

«Я знаю, что на следующий день, когда по этой же дороге ехала колонна [беженцев], ее расстреляли. Стреляют по мирным за то, что те едут в Россию. Даже по новостям у вас тут показывали. Это натуральный геноцид», — подключается к разговору второй мужчина лет 50.

В России у харьковчан проверили документы и потребовали раздеться, чтобы проверить, нет ли на теле татуировок, свидетельствующих о принадлежности к националистам.  

«Теперь обратного пути для нас уже нет. Зеленский подписал указ об уголовной ответственности за любое сотрудничество с Россией. Мы уехали в „страну-агрессор“. Мы как бы коллаборационисты. За это светит от 8 до 15 лет тюрьмы. Но у меня выхода не было: у меня семья, дети, собака. Их нужно было от войны увезти», — говорит харьковчанин лет 40.

Часть людей, рассказывает он, уезжают в Полтавскую область и далее — на запад Украины. На вопрос о том, беспокоится ли мужчина за оставшихся в стране родственников, он отвечает: «Они обо мне не беспокоятся».

 Кирилл Плотников
Кирилл Плотников

По совету знакомого прохожу в отель и пешком поднимаюсь по боковой лестнице на седьмой этаж. Дверь открыта. На этаже многолюдно. Туда-сюда бегают дети, снуют люди с большими баулами, пенсионеры обсуждают последние новости у кулера. Заговариваю с пожилой парой.

«Журналист? Какой? Если американский — в лоб дам!» — полушутя отвечает мне коренастый мужчина лет 65. Его зовут Валерий.

«Мы были у себя дома в поселке Волонтеровка, когда началась война. 28 числа вечером к нам подошел украинский солдат и сказал: „Уезжайте отсюда, пока есть возможность. Мы не обещаем, что утром вы сможете покинуть поселок“», — вспоминает пенсионер.

С женой они уехали в Мариуполь к сыну. Сначала в городе было тихо, потом начались бомбежки. Кто именно бомбил, пенсионер не знает.

«Убило мужичка у нашего дома. Потом убило 18-летнего парнишку, малому пацаненку руку оторвало — его в больницу отвезли», — перечисляет Валерий.

Перед отъездом из страны они с сыном поехали забрать вещи из дома в Волонтеровке. По дороге у их машины пробило колесо — пришлось добираться со спущенной шиной.

«Я машину только на домкрат поставил, слышу грохот танка и выстрелы — один, второй, третий! Смотрю — в соседний дом попали. Мы с сыном бегом в подвал. Еще несколько выстрелов пересидели, как только утихло, выскочили, быстро колесо поменяли и давай тикать! Приехали за вещами, ничего не взяли — удрали оттуда!» — говорит мужчина.

Он достает планшет и показывает фотографию своего разрушенного дома.

«Честно сказать, украинская власть нам никак не мешала. Мы жили себе спокойно, в огороде ковырялись. Нас никто не притеснял, хотя мы всегда на русском говорили. Пенсии, конечно, были маленькие, но они ведь и в России небольшие», — подключается к разговору жена Валерия, попросившая не называть своего имени.

 Кирилл Плотников
Кирилл Плотников

«В России мы можем находиться не более 90 дней. Что после этого будем делать — не знаем. Возвращаться некуда: наш дом в Украине разрушен. А здесь нам квартиру не дадут, мы уже старые», — сетует женщина.

Валерий с женой спешат на ужин в столовую для беженцев. Я продолжаю бродить по коридору в надежде поговорить с молодыми людьми. Вижу стоящую у одного из номеров беременную девушку. Ее зовут Светлана. Вместе с мужем она жила в Харьковской области недалеко от границы. Вторжение российской армии в Украину началось с ее поселка. Рано утром 24 февраля девушка проснулась от гула бомбардировщиков.

«Что мы чувствовали? Мы были в ужасе. Не дай бог вам узнать, что такое война!» — отвечает 23-летняя девушка на вопрос о начале войны.

В Россию она с семьей приехала потому, что было ближе и проще попасть. Родителям Светланы пришлось в срочном порядке уезжать, потому что ее мама получила ранение.

Бомбы в жилые дома прилетали как с российской, так и с украинской стороны, утверждает девушка. 

«Страшно. Сегодня я видела в новостях про бомбу, упавшую на вокзал в Краматорске. Я думаю, это не российская бомба. Украинская. Потому что я очень много раз видела, когда украинские войска писали на снарядах белой краской „за детей, за родителей“, еще за кого-нибудь», — говорит она. 

«У нас и ноги, и руки, и головы валялись вокруг домов. Некому было это собирать. Все боялись выходить под обстрелы. Может, если бы Россия не пошла, этого не было всего. От кого нас защищать? Не от кого. Украинцы не давили русскоязычное население. Может, в каких-то населенных пунктах было такое, но у нас нет», — размышляет девушка.

Разговаривая со Светланой, я замечаю пришедшего на этаж охранника. Он некоторое время наблюдает за моими беседами, но вместо того чтобы прогнать, спокойно уходит. Я думаю, что мне тоже на всякий случай пора удаляться. Моя последняя беседа — с семьей из Северодонецкого района. 

29-летний Богдан с женой и двумя детьми приехал из города Рубежное. Когда начались боевые действия у его города, семья проснулась от грохота снарядов. Стреляли со всех сторон, говорит мужчина. 

«Мы залезли в подвал. Сидели, молились просто. Воды, света, газа не было. Потом скооперировались с соседями и решили ехать в Россию. В Украину некуда ехать, там тоже все горит. Нам нужно было вывезти детей туда, где мир», — рассказывает Богдан.

 Кирилл Плотников
Кирилл Плотников

Сейчас семья пытается оформить в России временное убежище. Мужчина показывает свой номер: в небольшой комнате кровать, старенький телевизор, мягкие игрушки и ноутбук. Богдан пытается работать удаленно. 

«Украинская власть нас напрягала разве что коммунальными тарифами. Все дорожало — страна вооружалась. Теперь от нашего города ничего не осталось. К украинской власти я отношусь так же, как и к российской. Я не националист. Политика политикой. Я хочу жить в мире с любым народом», — говорит он. 

читать еще

Подпишитесь на нашу рассылку