В Приморье ветеранов войны в Украине будут трудоустраивать в школы, на станции скорой помощи и в другие муниципальные учреждения, заявил губернатор региона Олег Кожемяко. То же самое происходит в других регионах: так, в Новосибирске нескольких участников войны наняли преподавать в школы. Четверо военных прошли обучение за счет государства и стали учителями истории, ОБЖ и физкультуры. Один из них, экс-полицейский Андрей Прокофьев, отправившийся на войну добровольцем, уже проводит «уроки мужества» в школе № 121. Также он решил передать в школьный музей «часть своих трофеев».
Ранее депутат Госдумы Олег Нилов предложил нанять в школу военных для борьбы с «содомией», а также для занятия «воспитательской, пионерской и патриотической работой». Он заявил, что в каждой школе должно работать 10–12 «настоящих мужчин», в идеале — ветеранов войны с Украиной. Кроме того, осенью прошлого года министр просвещения РФ Сергей Кравцов анонсировал открытие отдельного центра подготовки педагогов — ветеранов «СВО». Его выпускники будут преподавать новый предмет «Основы безопасности и защиты Родины».
Как проверяют будущих учителей
По данным исследований, до половины бывших участников военных действий страдают от посттравматического стрессового расстройства, причем у 11% ветеранов случаются острые проявления ПТСР — вспышки страха и агрессии, неадекватное ситуации поведение. По оценке российского Минздрава полагает, от 3% до 11% военнослужащих страдают от ПТСР, среди получивших ранение их доля выше — до 30%. При этом, как отмечают учителя, проверки на наличие этого или других психических заболеваний перед устройством в школу ветераны не проходят.
По закону педагоги, которые устраиваются на работу в госучреждение, должны проходить обязательные медосмотры, которые включают в том числе осмотр психиатра. «Там нужно обязательно сдавать кровь, тесты на венерические заболевания, но вот психиатру там можно сказать что угодно, это формальность», — говорит София, учительница русского языка в одной из российских школ. С ней соглашается Нина, учительница школы в Петербурге. Она отмечает, что проверки психиатра могут усложнить для тех, кто раньше обращался с жалобами к в психдиспансер и имеет запись об этом в медкарте. Но для остальных — «какие-то тесты простенькие и вопросы, например, много ли пьешь [алкоголя]».
Некоторые отдельные симптомы ПТСР наблюдаются практически у всех, кто побывал на войне, говорит психолог Александр Арчагов. Он отмечает, что один из главных симптомов этого расстройства — эмоциональная дисрегуляция, то есть невозможность контролировать эмоции. Человек с ПТСР после боевых действий, поясняет психолог, может кричать, злиться и нападать на людей без видимых причин или вообще потерять контакт с реальностью и вести себя так, будто находится под артобстрелом.
«Но даже если человек не страдает именно ПТСР, на фронте у него происходит социальная адаптация к „военным“ условиям жизни, — говорит Арчагов. — Он разучивается сдерживать гнев, привыкает к насилию: ему начинает казаться, что нет ничего страшного в том, чтобы кого-то ударить — ведь кругом он видит убийства. Кроме того, на войне человек выучивается делить людей на „врагов“ и „своих“ и приносит эти же ценности в обычную жизнь». Дети при таком учителе неизбежно будут впитывать подобную идеологию, считает Арчагов. «Конечно, дети это не просто губка, которая впитывает все, что дают учителя, они гораздо сложнее, но трансляция агрессивного поведения не может на них не отразиться», — заключает он.
Могут ли ветераны работать в школе
Ветеранам нельзя закрывать возможность работать где бы то ни было, в том числе в школе, считает директор одной из петербургских частных школ Ирина Белова (имя изменено по ее просьбе), но только после полноценного лечения и реабилитации. «Сама по себе работа в школе — очень тяжелая с точки зрения эмоций, она сама по себе может стать причиной посттравматического расстройства, — говорит Белова. — Это постоянное давление начальства, трата своего чувственного ресурса, опасность выгорания из-за отложенного результата. После опыта боевых действий человеку нужна реабилитация, время на восстановление — а тут, получается, мы погружаем его в новую стрессовую среду. Кроме того, он уже преступил многие грани — может, до войны он не мог нахамить на улице, а потом был вынужден в кого-то стрелять — это огромный сдвиг личности. После этого трудно ожидать, что человек будет с принятием с пониманием относиться к чужим слабостям и капризам школьников: «Я вот сейчас в окопе грязь ел, на моих глазах друг погиб, а ты тут выпендриваешься, потому что к тебе не так обратились».
Ирина отмечает, что государство о такой реабилитации «не очень задумывается»: «У них есть ветераны, которым нужна работа, и есть школы, где не хватает людей: почему бы не соединить одно и другое». Но если такая практика станет массовой, она может иметь и долгосрочные последствия для школьников, уверена Белова. «После военного опыта люди становятся очень категоричны во мнении о том, что хорошо, а что плохо. Кроме того, работа учителем — это так или иначе власть. А в подростковом возрасте очень важно иметь возможность спорить, противостоять, — говорит она. — Я общаюсь с подростками как психотерапевт в анонимной службе поддержки — и уже сейчас, даже без ветеранов вижу, что идеологическое давление для некоторых детей превышает их адаптационные возможности. Детям, особенно в регионах, кажется, что они не вписываются в среду, не имеют права говорить что думают, должны молчать и опасаться. В итоге — социальная изоляция и страх».
По мнению учительницы Нины, появление в школах ветеранов может закончиться «чем угодно, вплоть до увечий». «Даже психически уравновешенный человек может сорваться, если дети завелись, шумят, не слушаются, а он устал, — говорит она. — [В случае с ветеранами в школе] нет гарантии, что в безопасности будут не только дети, но и другие педагоги». Учительница София при этом отмечает, что само по себе наличие диагноза не должно мешать работать в школе: ПТСР может быть не только у военных, и это расстройство далеко не всегда делает человека опасным. «Вот у меня ПТСР и КПТСР», — говорит она, отмечая, что принимать решение нужно опираясь не на формальный диагноз, а на поведение человека.
Психиатр Дмитрий Кутовой согласен с Софией; он считает, что хотя в среде ветеранов боевых действий ПТСР действительно встречается гораздо чаще, чем среди популяции в среднем, выводы стоит делать индивидуально о каждом человеке. «Безусловно, многие нуждаются в реабилитации после войны, ветераны — это группа риска, но каждый случай индивидуальный, а наличие ПТСР в целом не может и не должно быть стигматизирующим фактором (как и любое другое расстройство), — рассуждает он. — Эти люди не просто могут, но должны интегрироваться в общество и задача общества — дать им эту возможность. Именно интегрированные в гражданское общество люди с боевым ПТСР имеют максимальные шансы на реабилитацию». Психиатр добавляет, что если желающий работать в школе бывший военный получил соответствующее образование, а также прошел медицинский осмотр, то он имеет на это полное юридическое право. «Применительно к новой практике — встает вопрос квалификации этих людей, но это не медицинская проблема. Как не медицинским является и вопрос — чему он будет учить детей, — заключает Кутовой. — Я бы тоже не хотел, чтобы моему (пока еще несуществующему) ребенку в школе что-то преподавал участник войны с Украиной. Я сомневаюсь в его профессиональных и этических навыках, но я должен отличать это от именно медицинской составляющей проблемы. Он может быть раздражительным, кричать на детей или начать применять силу — тогда его нужно отстранять. Но это же самое могут и делают учителя без военного опыта».
«Лучше указка в руках, чем оружие»
Гораздо опаснее для общества, считает психиатр Кутовой, другая практика — набирать бывших военных в «народные дружины». Создание боевого отряда дружинников «Тигр-правопорядок» из бывших участников войны, который будет «помогать в защите правопорядка на улицах городов» также анонсировал приморский губернатор Кожемяко. В Орловской области бывший участник войны Денис Орлов возглавил дружину «Бригада Катукова», — ему поставлена задача помочь силовикам в «обеспечении безопасности». Создание «дружин» из числа участников СВО — это решение, принятое в высших эшелонах власти, пишет со ссылкой на собственные источники политолог Аббас Галлямов, ранее работавший в администрации президента, так что подобные «патрули» могут появиться и в других регионах.
«Давать власть и силу в руки только что вернувшихся с войны — сомнительная затея, „отвыкшие“ от принципов мирной жизни с большей вероятностью будут использовать силу там, где в этом нет нужды, — говорит психиатр Дмитрий Кутовой. — А если предположить, что среди них будут люди с боевым ПТСР, доступом к оружию и санкцией на насилие, то ситуация действительно становится угрожающей. Боевое ПТСР часто обостряется в ситуациях, напоминающих человеку о том травматичном опыте, который он пережил — крик, громкий звук, вид и звук оружия, бегущий на тебя человек и так далее. То есть работа в силовой службе уже предполагает, что риск „спровоцировать“ острые проявления ПТСР выше. А в этом случае предсказать поведение человека сложно — это может быть ступор, ужас, агрессия, которую невозможно контролировать. Не зря я сказал о том, что важнейшей частью выздоровления от боевого ПТСР является реинтеграция человека именно в мирную жизнь. С моей точки зрения, с указкой в руках такой человек будет представлять не больше опасности, чем [любой другой] злобный учитель, а вот с оружием в руках — может быть смертельно опасным».
