Протесты в Иране, которые длятся уже третий месяц, представляют собой историческую битву двух мощных и непримиримых сил. Преимущественно молодое и современное население, которое гордится своей 2500-летней историей, но отчаянно нуждается в переменах, против стареющего и изолированного теократического режима, стремящегося только к сохранению власти погрязшего в 43-летней жестокости.
Верховный лидер Ирана аятолла Али Хаменеи, единственный правитель, которого знали за жизнь многие протестующие, похоже, столкнулся с вариантом дилеммы диктатора: если он не предложит своему народу перспективу перемен, протесты продолжатся, но если он это сделает, он рискует показаться слабым и приободрить протестующих.
Протесты были спровоцированы смертью 16 сентября 22-летней курдско-иранской девушки Махсы Амини после того, как она была задержана полицией нравов якобы за неправильное ношение хиджаба. И хотя иранская оппозиция не вооружена, неорганизованна и лишена лидеров, протесты продолжаются до сих пор, несмотря на жестокое подавление режимом. На сегодняшний день более 18 000 протестующих были арестованы, более 475 человек убиты и 11 человек приговорены к смертной казни. В четверг был повешен 23-летний мужчина Мохсен Шекари, арестованный во время протестов.
Как бы протесты ни разрешились, похоже, они уже изменили отношения между иранским государством и обществом.
Нарушение закона о ношении хиджаба по-прежнему является уголовным преступлением, но женщины по всему Ирану, особенно в Тегеране, все чаще отказываются покрывать волосы. В социальных сетях популярны видеоролики, на которых молодые иранцы сбрасывают тюрбаны с голов ничего не подозревающих шиитских священнослужителей.
Символы правительства регулярно поджигаются, в том числе, согласно сообщениям в социальных сетях, родовой дом отца революции, аятоллы Рухоллы Хомейни. Рабочие, базарные торговцы и нефтехимики периодически устраивают забастовки, напоминающие те самые, которые помогли свергнуть иранскую монархию в 1979 году.
Идеологические принципы аятоллы Хаменеи и его последователей — «Смерть Америке», «Смерть Израилю» и настойчивость в ношении хиджаба. Правящая философия Хаменеи была сформирована и подкреплена тремя известными авторитарными крахами: падением иранской монархии в 1979 году, распадом Советского Союза в 1991 году и арабскими восстаниями в 2011 году. Его вывод из каждого из этих событий заключался в том, чтобы никогда не идти на компромисс под давлением и придерживаться своей стратегии.
Всякий раз, когда Хаменеи сталкивался с развилкой на пути между реформами и репрессиями, он удваивал репрессии.
Жестокость иранских сторонников режима обусловлена не только идеологическими убеждениями, но и острым пониманием взаимодействия между правителями и управляемыми. Как выразился Алексис де Токвиль: «Самый опасный момент для плохого правительства — тот, когда оно пытается исправиться».
Хаменеи понимает, что отмена обязательного ношения хиджаба станет глотком свободы и будет воспринята многими иранцами как акт уязвимости, а не великодушия. Что иранцы не будут довольствоваться свободой в одежде, но приобретут смелость требовать всех свобод, в которых им отказано в теократии, включая свободу пить, есть, читать, любить, смотреть, слушать и, прежде всего, говорить что они хотят.
Уже есть признаки беспорядка внутри правящей элиты. В то время как некоторые чиновники предполагают, что пресловутая полиция нравов будет упразднена, другие считают, что это всего лишь временная тактика для восстановления порядка. «Крах хиджаба — это крах флага Исламской Республики», — сказал Хосейн Джалали, клерикальный союзник Хаменеи и член Комиссии по культуре иранского парламента. «Платки вернутся на женские головы через две недели», — заявил он, а женщины, отказывающиеся подчиниться, подвергнутся репрессиям — для начала власти заморозят их банковские счета.
Репрессивный потенциал иранского режима — по крайней мере, на бумаге — остается огромным. Аятолла Хаменеи является главнокомандующим 190 000 вооруженных военных Корпуса стражей исламской революции, которые наблюдают за десятками тысяч боевиков-басидж, которым поручено внушать обществу страх. Призывная же армия Ирана, действующая численность которой оценивается в 350 000 человек, вряд ли примет участие в массовых репрессиях, но и надежды протестующих на то, что они присоединятся к оппозиции, пока тщетны.
До сих пор политические и финансовые интересы аятоллы Хаменеи и Революционной гвардии переплетались. Но настойчивые протесты и скандирование «Смерть Хаменеи» могут это изменить. Захотят ли иранские силы безопасности продолжать убивать иранцев, чтобы сохранить власть непопулярного больного восьмидесятилетнего священнослужителя, который, как сообщается, надеется передать власть Моджтабе Хаменеи, своему не менее непопулярному сыну?
Внутренние обсуждения иранских служб безопасности остаются черным ящиком. Но вполне вероятно, что, подобно тунисским и египетским военным в 2011 году, некоторые из них начали размышлять о том, может ли освобождение от диктатора защитить их собственные интересы.
Социолог Чарльз Курцман написал в своей книге «Немыслимая революция в Иране», что парадокс революционных движений заключается в том, что они нежизнеспособны, пока не наберут критическую массу сторонников, но чтобы привлечь критическую массу сторонников, они должны быть восприняты как жизнеспособные.
Протест еще не достиг критической точки, но есть немало признаков того, что критическая масса иранского общества сомневается в жизнеспособности режима. «Люди хотят перемен и не готовы возвращаться к прошлому», — сказала Насрин Сотоуде, известный адвокат по правам человека и политзаключенная, которая раньше всегда призывала к реформам, а не к революции. «И то, что мы видим в нынешних протестах и забастовках, — это вполне реальная возможность смены режима».
Как и многие авторитарные режимы, Исламская Республика долгое время правила за счет страха, но есть все больше признаков того, что страх рассеивается. Спортсменки и актрисы начали соревноваться и выступать без хиджаба (это уголовное преступление, за которое другие женщины получили двузначные тюремные сроки) и вдохновлять других делать то же самое. Политзаключенные, такие как Хоссейн Ронаги, остаются непокорными, несмотря на тюрьмы и пытки. Вместо того, чтобы сдерживать протестующих, их убийства часто приводят к траурным церемониям, которые превращаются в протесты.
В 1979 году разрозненные оппозиционные силы Ирана объединил антиимпериализм, теперь главные принципы протеста — плюрализм и патриотизм. Лицами этого движения являются не идеологи или интеллектуалы, а спортсмены, музыканты и простые люди, особенно женщины, и представители национальных меньшинств, проявившие незаурядное мужество. Их лозунги патриотичны и прогрессивны: «Мы не оставим Иран, мы вернем Иран» и «Женщины, жизнь, свобода».
Требования нынешнего движения блестяще выражены в песне Шервина Хаджипура «Baraye», или «Для того, чтобы», которая стала гимном протестов и формулирует «стремление к нормальной жизни», а не «вынужденному раю» религиозно-полицейского государства.
Высокопоставленные представители американской и израильской разведок недавно заявили, что не верят, что протесты Ирана представляют серьезную угрозу режиму. Но история неоднократно показывала, что никакая разведывательная служба, теория политологии или алгоритм не могут точно предсказать время и исход народных восстаний: по оценке ЦРУ в августе 1978 года, менее чем за шесть месяцев до свержения иранской монархии, Иран не находился даже в «предреволюционной ситуации».
Даже сами главные герои — в данном случае иранский народ и режим — не могут предвидеть, как они будут вести себя по мере развития этой драмы.
Аббас Аманат, иранский историк, заметил, что одним из ключей к долголетию цивилизации Ирана, восходящей к Персидской империи 2500 лет назад, является способность его культуры кооптировать военных захватчиков. «В течение почти двух тысячелетий персидская политическая культура и, в более широком смысле, хранилище инструментов персидской цивилизации успешно обращала в свою веру тюркских, арабских и монгольских завоевателей», — сказал он мне. «Персидский язык, мифы, исторические воспоминания в итоге сохранились. Иранцы убедили захватчиков оценить персидскую высокую культуру поэзии, еды, живописи, вина, музыки, праздников и этикета».
Когда в 1979 году к власти пришел аятолла Хомейни, он возглавил культурную революцию, стремившуюся заменить иранский патриотизм чисто исламской идентичностью. Сегодня аятолла Хаменеи продолжает эту традицию, но он один из немногих оставшихся истинно верующих. В то время как Исламская Республика стремилась подчинить иранскую культуру, именно иранская культура и патриотизм угрожают уничтожить Исламскую Республику.
Четыре десятилетия жесткости Исламской Республики в конечном итоге будут побеждены двумя тысячелетиями иранской культурной мягкой силы. Вопрос уже не в том, произойдет ли это, а в том, когда. История научила нас, что существует обратная зависимость между мужеством оппозиции и жесткостью режима, и крах авторитаризма часто превращается из немыслимого в неизбежный в течение нескольких дней.
Материал впервые был опубликован в The New York Times.