Отчасти она отражает реальное положение вещей.
Запад кажется сегодня неготовым противостоять России множеству причинам: от призывных армий уже давно отказались; производство вооружений успешно «оптимизировано», а военные концерны предпочитают работать «по старинке», готовясь к прошлой войне и в основном только взвинчивая цены на продукцию; утрачена моральная ясность, позволявшая четко различать агрессора и его жертву, особенно если речь идет о далеких странах; ценности «безопасности» доминируют над культурой риска, в свое время столь свойственной европейцам.
Готова ли Европа к войне
Европейские армии огромны — в Старом Свете (не считая Турцию) в них служат около 2,2 млн человек, но они разделены на 27 национальных структур, и никто не собирается создать единого командования — даже несмотря на угрозу российского вторжения, которого, например, в Германии уверенно ждут к концу десятилетия. Расходы на оборону пока не превышают 2,1% ВВП Европейского Союза, и вряд ли следует надеяться, что они достигнут даже 4% в ближайшие десять лет (а если достигнут, то в основном на бумаге — за счет включения в них массы непрофильных трат).
Однако все это относится к сфере рационального мышления, которое имеет к войне далеко не прямое и не всегда очевидное отношение.
Прочитав в очередной раз сентенцию о недостатке сил, я вспомнил случай, когда я сам задумался ровно о том же. Дело было летом 2021 г. в Киеве, в мой последний туда приезд. В один из вечеров мой хороший знакомый — он наверняка вспомнит этот случай — повел меня в ночной клуб, находившийся на первом этаже гостиницы Holiday Inn, где я тогда остановился. Зал был заполнен веселящейся молодежью, дегустировавшей коктейли и активно обсуждавшей планы на ночь. Понимая, что я начинаю мешать другу включиться в эти дискуссии, я отправился спать — а на следующий вечер, переезжая на автобусе один из мостов через Днепр, подумал, что если бы посетителям этого клуба объявили, что по мосту движутся русские танки, никто бы не оторвался от своего времяпрепровождения.
Но всего через восемь месяцев на этом мосту заняли боевые позиции добровольцы, защищавшие родной город, а украинское сопротивление стало символом современного героизма.
В 1940 г. в Европе вовсю шла Вторая мировая война, поглощавшая огромные ресурсы — до 70% бюджетных трат Франции и Великобритании. Германские войска заняли Данию, Норвегию, Голландию иБельгию, вывели из войны Францию и начали битву за Британию. В Соединенных Штатах в тот год военные расходы выросли почти на треть — но с этим увеличением они лишь приблизились к… 1,7% ВВП. Но на следующий год случился Пёрл-Харбор, и еще через год траты на армию взлетели… в 14 раз.
СССР в конце 1930-х активно готовился к войне. С начала 1938 г. по весну 1941 г. численный состав РККА увеличился втрое, а количество стоявших на ее вооружении танков, самолетов и артиллерии стало самым большим в мире — где все это оказалось к осени 1941-го? Но через новое напряжение сил и во многом вопреки безумию высшего руководства боеспособность была восстановлена, и через несколько лет Красная Армия была в Берлине.
Все это я говорю для того, чтобы показать:
- с одной стороны, военная угроза в большинстве случаев не вызывает должной реакции, пока она остается сугубо потенциальной;
- но, с другой стороны, и подготовка мощных вооруженных сил в условиях мирного времени также далеко не всегда гарантирует успех.
России её многочисленные «программы вооружения» и наращивание военной мощи не помогли захватить Украину, и я, например, не поручусь за то, что потенциальное вторжение КНР на Тайвань окажется успешнее украинской авантюры Владимира Путина.
Деньги есть, возможности есть
Стóит стране подвергнуться нападению, все радикально меняется.
Россия убедилась в этом, атаковав в феврале 2022 г. Украину. Представлявшееся быстрой «специальной военной операцией» вторжение затянулось на годы, а шансы Кремля на победу выглядят совершенно призрачными — хотя украинские военные расходы были весьма скромными, энтузиазм населения относительно возможностей обороны — достаточно умеренным, а поддержка западных союзников на первых этапах войны — крайне ограниченной. Украинская оборонная промышленность тоже, мягко скажем, не блистала.
Сегодня же Европа тратит на оборону 381 млрд евро в год — это более чем вдвое превышает военный бюджет России, который увеличился в 4 раза с довоенного времени. Она имеет мощный промышленный комплекс с самыми передовыми технологическими решениями.
Да, сегодня оборонным вопросам не уделяется достаточного внимания, но так уж ли это неизменно? Думаю, что нет — для понимания этого достаточно вспомнить опыт недавней пандемии, на борьбу с которой за полтора года европейцы потратили более 4 трлн евро — два российских ВВП — и ради преодоления которой существенно изменили образ жизни. Стоит ли сомневаться, что вторжение с Востока вызовет ещё более радикальную реакцию? Думаю, не стоит. Проводя сравнение военных бюджетов или текущих возможностей ВПК России и Европы, обычно упускают из вида мобилизационные преимущества тех, кто оказывается жертвой агрессии — а этот фактор меняет очень многое. Тем более, что Кремль по-прежнему озабочен прежде всего тем, чтобы его подданные почти не замечали ведущейся войны.
Кремль проиграл
Проблема западных стран состоит в недостатке не силы, но решимости. Пока Россия занята Украиной — страной, которая на протяжении 30 лет находилась в состоянии полной стратегической неопределенности, балансируя между Москвой и европейскими столицами и пытаясь извлечь разнообразные преимущества из своей от них «равноудаленности», европейцы еще могут делать вид, что они находятся в стороне. Однако если война придет к ним, такому индифферентному поведению придет конец — и этого никто в Кремле не учитывает. (Если, конечно, там всерьез задумываются над перспективами вторжения в страны Балтии или Польшу.) Надеяться, что западные страны, даже «расслабленные» и гедонистические, не окажут сопротивления, могут лишь очень недалекие стратеги.
Специфика сегодняшних конфликтов (как продолжающихся, так и вполне вероятных) заключена в том, что они крайне непохожи на те войны, которые можно было ожидать от ядерных стран и к которым в столицах великих держав готовились в годы холодной войны. Конечно, если столкновение «ревизионистских» сил с современным Западом примет именно такой оборот, то выявлять победителя будет просто некому — но в отсутствие идеологически полярных систем типа тех, которые противостояли друг другу во второй половине ХХ века, ядерная конфронтация оказывается бессмысленной: задачей выступает не столько полное уничтожение противника, сколько расширение собственной территории (будь то Крым, Донбасс или Тайвань) — а для таких целей применение ядерного оружия утрачивает смысл. Бомбардировки мирных городов далеко за линией фронта не менее контрпродуктивны — они могут повлиять на мировое общественное мнение, но они не могут сделать население, которое агрессор хочет подчинить, более лояльным. Поэтому инструментарий войны, имеющийся в распоряжении «ревизионистских» держав, весьма ограничен — и той же «слабой» Европе всегда найдётся что ему противопоставить.
Летом 2025 г. Путин по известной, вероятно, только ему одному причине сделал не менее судьбоносный выбор, чем в начале 2022-го. Он, достигнув значительных военных успехов в Украине, получив если не союзника, то лоялиста в Вашингтоне и еще не столкнувшись с военно-политическим усилением Европы, отказался от возможности заключить мир и выбрал продолжение войны. Он вполне мог это сделать, так как общество безмолвствует, а экономика позволяет финансировать текущие военные усилия еще довольно долго — минимум несколько лет.
Однако сегодня можно констатировать, что, с одной стороны, Москва не сможет серьезно наращивать нажим на Украину (и тем более не в состоянии расширить театр военных действий за счет вторжения в другие европейские страны), и, с другой стороны, потенциал ее противников будет только расти, так как потребность в мобилизации станет ощущаться все острее.
Война может идти еще долго, но она уже проиграна Кремлем, — и если он попытается повысить ставки, то просто проиграет быстрее.
