Сможет ли Владимир Путин проиграть войну в Украине и сохранить при этом власть? По мере того, как стремительное контрнаступление Украины подрывает позиции России на поле боя, этому вопросу уделяется все больше внимания. Дискуссия сосредоточилась на возможности переворота, будь то вооруженное восстание недовольных российских генералов или мятеж кремлевских инсайдеров. Все это не невозможно, но очень маловероятно.
Более правдоподобна другая возможность: всеобъемлющий крах режима, поскольку многочисленные проблемы превышают его способность реагировать, — и это подрывает доверие к путинскому руководству.
Переворота не будет
Поражение в войне редко бывает удачным шагом в политической карьере. История усеяна диктаторами, которые начинали, как они думали, короткие победоносные наступления, но в итоге теряли власть.
Можно вспомнить французского Наполеона III, который опрометчиво напал на Пруссию Отто фон Бисмарка в 1870 году, и аргентинского генерала Леопольдо Гальтьери, который бросил вызов «железной леди» Маргарет Тэтчер из-за Фолклендских островов в 1982 году.
И все же неудачи на фронте не всегда обрекают самодержцев на гибель. Политологи Джакомо Чиоцца и Хайн Гоэманс проанализировали все войны с 1919 по 2003 год и обнаружили, что, хотя военное поражение увеличивает шансы диктатора на насильственное свержение, более чем в половине случаев автократы продержались как минимум год после окончания войны.
Те, кому удалось продержаться еще год, снова оказывались в безопасности.
Например, Саддам Хусейн тиранил Ирак в течение 12 лет после того, как его войска были разгромлены в Кувейте в 1991 году.
Путин еще не проиграл, и российским войскам еще, возможно, удастся отстоять часть своих территориальных завоеваний. Но война уже обострила отношения Путина с его окружением. Чтобы сохранить лицо, он переложил вину за катастрофическое вторжение на военачальников и офицеров ФСБ, которые были ответственны за вторжение в Украину и оценку местной политической ситуации.
С февраля восемь генералов были «уволены, переведены или иным образом отстранены от работы», а один, как сообщается, был заключен в тюрьму. Тем временем такие ястребы, как президент Чечни Рамзан Кадыров и Евгений Пригожин (который, помимо прочего, контролирует мощную наемническую организацию), апоплексически реагируют на неудачи армии, в которых обвиняют министра обороны Сергея Шойгу.
Но возможен ли переворот, инициированный армией и ФСБ? Путин оснастил систему многочисленными «растяжками», чтобы предотвратить это. Несколько агентств следят друг за другом, от ФСБ и военной разведки ГРУ до ФСО и Нацгвардии. Управление военной контрразведки ФСБ имеет агентов в каждой армейской части, военно-морской базе и авиабазе. Внутри ФСБ преследования со стороны собственного отдела внутренней безопасности породили культуру недоверия.
Случайно или нет, но у высокопоставленных силовиков мало неформальных связей друг с другом или с другими кремлевскими инсайдерами. Трое ученых недавно каталогизировали такие связи — связанные с бизнесом, досугом, благотворительностью и семейными отношениями — среди 100 самых влиятельных россиян.
Выяснилось, что директор ФСБ Александр Бортников имел неформальные связи только с самим Путиным. У министра внутренних дел Владимира Колокольцева было еще меньше связей, он имел прямые связи только с мэром Москвы Сергеем Собяниным. Секретарь Совета безопасности Николай Патрушев и директор Национальной гвардии Виктор Золотов тоже почти ни с кем не общались вне работы.
Тем, у кого в подчинении есть вооруженные люди, не хватает взаимного доверия для организации заговора, и любую попытку сделать это будет трудно скрыть. Что же касается Кадырова и Пригожина, то мысль о том, что они могут оказать давление на Путина или даже устроить против него переворот, неправдоподобна. Оба они в целом непопулярны и полностью зависят от президента. У обоих мало друзей и много врагов в высших эшелонах власти.
Путин не чувствует давления со стороны таких ястребов-националистов — наоборот, считает их полезными. Их призывы снести гражданскую инфраструктуру Украины, вероятно, совпадают с его собственными склонностями, а их открытое обсуждение экстремальных вариантов помогает ему оценить реакцию общественности. Выступая за применение тактического ядерного оружия, они делают путинские угрозы правдоподобнее.
В то же время Путин знает, что атаки Пригожина на Шойгу следуют за историей личных и деловых ссор; Шойгу аннулировал ценные госконтракты, которыми владели фирмы Пригожина.
Ястребы влияют на Путина, укрепляя его собственные намерения и иногда формируя повестку дня. Но они не представляют для него угрозу.
Также нет никаких реальных шансов на переворот со стороны относительно умеренных элит. Те из них, кто до сих пор разговаривает с журналистами (конечно, анонимно), подавлены и возмущены. Они только ворчат из-за отсутствия планирования, в то же время пытаясь улучшить собственное положение.
Хотя пока переворот маловероятен, путинский режим как никогда уязвим перед угрозой того, чтобы просто развалиться.
Война усугубляет внутренние слабости системы, подталкивая ее к краху. Структура политического управления, созданная Путиным за последние 22 года, имеет два ключевых недостатка. Кремлевская система принятия решений, которую часто называют «вертикалью власти», больше похожа на пирамиду, где все линии власти исходят из кабинета Путина. Это означает, что каждый крупный вопрос в конечном итоге должен решаться на самом верху. Конечно, Путин не все решает сам. Он часто отбрасывает рутинные дела на уровень ниже, где элитные фракции торгуются — или сражаются — за них.
Но когда ставки высоки или когда элиты не могут договориться, Путин вмешивается, чтобы вновь ввести «ручное управление», и часто делает это с включенными телекамерами, чтобы показать решимость.
Сверхцентрализованная система может сносно работать в спокойные времена. Но централизация власти становится серьезным недостатком, когда проблемы сложны и быстро развиваются.
Центр быстро перегружается, что может привести к каскаду ошибок. В условиях военного времени Путин должен одновременно иметь дело с неудачами на поле боя, конфликтами между элитами, экономическими неудачами, сокращением доходов бюджета, волнениями по поводу мобилизации и протестами. И этот список будет только увеличиваться.
Второе слабое место — потребность Путина постоянно демонстрировать силу. Как и большинство современных авторитарных режимов, его режим опирается на тщательно продуманную игру доверия: большинство силовиков руководствуется коррупцией, а не убеждениями, но они действуют исходя из веры в то, что система выживет.
Когда вера в силу режима угасает, результатом становится не переворот, а проволочки, бездействие и, в конечном счете, дезертирство.
В свержении президента Украины Виктора Януковича в 2014 году, которое спровоцировало захват Путиным Крыма, ключевой момент наступил, когда служба безопасности Януковича просто растаяла. По мере того, как доверие к боссу испарялось, исчезали и его защитники.
То же может произойти в России. Проблемы будут накладываться друг на друга, потери на поле боя обострят конфликт между кремлевскими группировками. Протесты против мобилизации, скорее всего, будут расти по мере того, как призывники гибнут на фронте, потенциально сливаясь с демонстрациями против невыплаты зарплат или увольнений. Губернаторы будут импровизировать, пытаясь решить проблемы в своих регионах. Будет расти и преступность. Все это приведет к снижению рейтинга Путина, который в конце октября составлял 79%. Кремль может запретить публикацию таких рейтингов, но тогда люди будут считать, что поддержка Путина упала еще больше.
Время авторитарных кризисов невозможно предсказать, как и ход протестов.
Иногда для режима опасно перегнуть палку: слишком большая сила вызывает возмущение, которое подавляет страх. Гаитянский диктатор Жан-Клод «Бэби Док» Дювалье усвоил это на горьком опыте, когда полиция застрелила трех безоружных студентов в 1985 году. Взрыв народного гнева лишит его власти за через несколько месяцев.
Но отсутствие подавления — тоже риск, так люди получают сигнал о слабости правителя. В 1944 году несколько студентов гватемальского университета Сан-Карлос потребовали отставки своих деканов. Диктатор страны генерал Хорхе Убико не обращал на это особого внимания, пока протесты не переросли во всеобщую забастовку, вынудившую его уйти в отставку.
Оценка соответствующего уровня силы требует мастерства и знания местности. Эффективность запугивания также зависит от того, сочетается ли оно с уступками. Но уступки могут повлечь за собой новые требования и еще больше накалить ситуацию.
Протесты имеют значение не потому, что они угрожают революцией. Революции редко дестабилизируют современные государства с дисциплинированными полицейскими силами и достаточными ресурсами. Они важны, потому что могут влиять на мнение внутри элиты и служб безопасности, изменяя ожидания и подрывая боевой дух.
В условиях общего снижения доверия к Путину может даже не понадобиться переворот или революция, чтобы сместить его.
Он может прийти к выводу, что самым безопасным вариантом для него будет выставить более презентабельного кандидата на президентских выборах 2024 года или даже разделить с кем-то власть до этого. Но и такой маневр может не спасти нынешнюю команду. Масштабы вбросов бюллетеней, необходимых для избрания кремлевского фаворита, могут быть слишком велики, чтобы общественность их проглотила.
Как и в случае крахов фондового рынка, время авторитарных кризисов невозможно предсказать с уверенностью. Такие режимы годами могут казаться сильными, но внезапно исчезают в лавине дезертирства. Умножающиеся кризисы и напряженность, которые приходят с войной, повышают шансы, но эндшпиль может быть спровоцирован ошибками, которые можно назвать случайными.
Когда конец действительно наступает, даже внимательные наблюдатели обычно удивляются.
Материал впервые был опубликован в издании Foreign Affairs.
