Понятно, что в нынешней ползучей ресталинизации депутатам хочется бежать впереди паровоза, наверное, скоро предложат переименовать улицу Солженицына в Москве (бывшую Большую Коммунистическую) в улицу Берии, а проспект Сахарова – в проспект Суслова. Но в самом деле, обязателен ли Солженицын в школьной программе?
Старый книжный шкаф
Мне было лет 14, на дворе стояла самая густая пора застоя – начало 1980-х. Было ужасно скучно. В коридоре нашей московской квартиры стоял огромный неуклюжий книжный шкаф из мореного дуба, и я уже перечитал в нем почти всё, что было читать интересно. Взрослые собрания сочинений открывать не хотелось, а детские книги уже не радовали. И вот однажды, совершая набег на этот шкаф, я обнаружил за толстыми томами небольшую брошюрку, как бы случайно закрытую другими томами. Имя автора звучало знакомо: о нем из каждого утюга рассказывали как о клеветнике на наш славный советский строй! Но брошюрка была издана в СССР. Называлась она «Один день Ивана Денисовича».
Конечно, я забрался в уютное кресло и начал ее читать! И… не смог оторваться, пока не закончил. И встал с кресла уже другим человеком. Нет, не то, чтобы я не знал прежде о репрессиях, но это было что-то бесконечно далекое, вроде татаро-монгольского ига или истребления индейцев в Америке. Я даже помнил, что и моих родственников не обошли репрессии, но это была память о чем-то абстрактном, вроде несчастного случая с человеческими жертвами. А книга заставила меня пережить и понять: так вот как оно было! И совсем недавно: Иван Денисович – из поколения моих дедушек-бабушек. Они же еще живы, они среди нас – и они об этом молчат! Не собираются у Большого театра на 9 мая, не выступают по телевидению, не ходят в школы рассказывать о пережитом, как ветераны войны… Почему, почему мы об этом забыли?
Кажется, «Архипелаг ГУЛАГ» попал мне в руки уже когда он был издан в СССР, в журнале «Новый мир», потом были и другие книги и статьи, из которых мне самой глубокой и точной кажется «В круге первом», потому что в ней Солженицын описал собственный опыт, и дал срез большого советского общества по обе стороны решетки. Помню, как учась за границей, в Амстердаме, прочитал, и с огромным интересом, огромное и вязкое «Красное колесо», и только сожалел, что оно оборвалось на самом интересном моменте. Но это книги не для подростков, разумеется.
Вечно неудобный Исаич
И уже потом, конечно же, я узнал, сколько неточностей оказалось в «Архипелаге» (а могло ли быть иначе при закрытости архивов?), и что Шаламов критиковал Солженицына за нереалистичность: в «Одном дне» по лагерю разгуливает кот, так настоящие колымские зеки его бы в первый же день поймали и съели. Но это уже было не очень важно. Ошибки в деталях не могли отменить того переворота, который во мне уже произошел.
Заодно пришла его публицистика, где многое удивляло, например, претензии на Северный Казахстан как якобы исконно русские земли. Зато запомнилось: «В моём сердечном ощущении нет места для русско-украинского конфликта, и, если, упаси нас Бог, дошло бы до края, могу сказать: никогда, ни при каких обстоятельствах, ни сам я не пойду, ни сыновей своих не пущу на русско-украинскую стычку, – как бы ни тянули нас к ней безумные головы». Ишь чего хватил, – думал я тогда, – вот какие нелепости старику мерещатся!
Помню его возвращение в Россию, когда госпропаганда попыталась его представить как пламенного сторонника новой, ельцинской власти и ее реформ – и встретила самого жесткого критика. Помню, как смотрел его выступление вместе со своим деревенским другом детства в его доме (был включен телевизор) и как мы неожиданно с тем парнем согласились: «Да вот же кто всё правильно говорит, вот кому бы власть отдать!» – и одновременно понимали, что это совершенно немыслимо, что он потому так и свободен говорить, что во власть не рвется.
Помню, как к Солженицыну попыталась прислониться уже новая, путинская администрация и как поначалу этот союз выглядел довольно органичным. Тогда он и попал в школьную программу. И помню, что я даже тогда удивился: «Архипелаг» школьники вообще не осилят, а великий «Один день» или «Матренин двор» – ну… характеры все-таки довольно плоские, картонные, положительные герои просто идеальны, да и вообще как литератор намного сильнее Варлам Шаламов. Дать бы подросткам из «Колымских рассказов» парочку не самых страшных вроде «Сентенции», чтобы показать всю эту механику расчеловечивания. Или даже «Озеро, облако, башня» и «Истребление тиранов» Набокова – вот кто точно описал впадение в тоталитаризм, и при том еще до Освенцима!
Но так сложилось, что глаза мне открыл именно Солженицын. И миллионам других людей по всему миру – тоже.
«Театр закрывается, нас всех тошнит»
А теперь давайте представим себе самое страшное: из школьной программы исключат вообще всё, что хоть краешком не совпадает с нынешней госпропагандой, вроде «вольнолюбивой лирики Пушкина», о которой писали сочинения все поколения советских и российских школьников, и запихнут туда исключительно Фадеевых – Михалковых – Прилепиных всех мастей (напомню, кстати, что Фадеева начинали изучать с романа «Разгром», тоже подозрительное название).
И что тогда будет? Да в общем-то, ничего. Я же сам учился в такой школе. Там, где на месте учителя литературы оказывался настоящий педагог, он или она находили способы поговорить с подростками о главном. Во всех остальных случаях уроки литературы оказывались какой-то обязательной нудятиной – и это, напомню, в те годы, когда не было ни интернета, ни возможности читать несанкционированную запрещенку. Сейчас всё совсем не так.
Так что результат будет предсказуем: «театр закрывается, нас всех тошнит», как в одной из миниатюр Даниила Хармса. Кстати, вот кого бы я включил в школьную программу, и как раз не детские стишки про Плиха и Плюха, довольно примитивные, а эти его абсурдистские миниатюры. На их примере можно прекрасно показать, как устроены тексты, потому что Хармс последовательно нарушает все неписанные правила их построения.
А как же идеология? А что же школьники почерпнут такого полезного, духоподъемного из творчества Хармса? Да ничего. Может быть, пора перестать рассматривать школу как первую ступень армейской казармы с обязательной политической подготовкой? Она призвана учить работе с материалом, в частности – с текстами. Поэт в России может быть просто поэтом, вопреки утверждению Евтушенко.
Лаврентий Палыч версии 2.0 с нами, конечно, не на один день. Думаю, еще на пару лет. Увидим и перекроенную школьную программу, и новые памятники на переименованных улицах городов, и новые штрафы-сроки за «фейки», т.е. за нежелание признавать реальностью фейки, спущенные сверху. Но параллельно нужно создавать другие нарративы, писать иные книги, снимать фильмы и ставить спектакли. Обязательно нужно.
Выжженную пустыню нам предстоит рекультивировать.
