Маятник качнулся в другую сторону. Ещё недавно руководство страны настаивало не на национализации, а на приватизации неэффективных государственных компаний с тем, чтобы новые владельцы и менеджеры наладили бизнес, а правительство получило бы дополнительные финансовые средства. В закон о бюджете в 2024 году были заложены поступления от приватизации на 1,2 млрд рублей, и этот показатель уже превышен.
Антон Силуанов, министр финансов велел довести доходы от приватизации до 100 млрд рублей, продать части долей государства в тридцати компаниях, но что это за компании, не сказал. Главное даже не в этом: эта «приватизация» предусматривает, что свыше 50% компании останется в руках государства.,
В 2023 году в казну от продажи государственных активов поступило 28,9 млрд рублей вместо запланированных 1,8 млрд.
Правда, у нас понятия и приватизации и, напротив, огосударствления несколько (мягко говоря) смазаны. В 1995 году госпредприятия отвечали примерно за 7,5% добычи нефти, а потом, под флагом приватизации, доля государства стала превышать 60%.
По существу, это была ползучая деприватизация.
Контролируемая госчиновником Игорем Сечиным «Роснефть» превратилась из маленькой компании, добывавшей в год меньше 13 млн тонн нефти, в огромный конгломерат, на долю которого приходится сейчас 40% нефти, извлекаемой из российских недр. За несколько лет «Роснефть» поглотила активы ЮКОСа, «Удмуртнефти», ТНК-ВР, «Башнефти» и других частных компаний (для чего ей пришлось залезть в долги китайцам), но роста эффективности не зафиксировала. Рыночная капитализация сечинского гиганта оказалась меньше, чем у некоторых из поглощенных им предприятий.
В национализации бизнесов в военное время есть логика. Государство, развязавшее войну, стремится централизовать производство, рассчитанное на производство военной продукции, и максимизировать его отдачу, а главное — держать под максимальным контролем. Такое напряжение сил и концентрация средств не всегда отвечает интересам частного предпринимательства, если эти интересы носят долгосрочный характер. Когда производство смотрит не в будущее, а нацелено на максимальный выход продукции сегодня-завтра, бизнесмен может быть не готов на то, чтобы пожертвовать перспективой развития и гнать на фронт сгорающие и взрывающиеся через неделю «товары». Управление таким чрезвычайным производством берёт на себя государство.
Однако в условиях насквозь коррумпированной власти национализация приобретает особые черты. Для многих чиновников получение контроля над тем или иным бизнесом — да к тому же в военное время, когда правительство готово засыпать предприятия госзаказами, налоговыми льготами, кредитными субсидиями и просто деньгами — становится необычайно прибыльным делом. Кому война, а кому — мать родна, хорошо известная пословица.
Когда Путин говорит прокурорам, что при национализации «действовать нужно строго по закону, в рамках четких правовых процедур», то стоит вспомнить, что такое закон в нынешней России. Вердикты выносятся не по юридическим нормам, а по «телефонному праву». За минувшие два года российские суды отобрали у законных владельцев 180 предприятий и передали их под контроль госчиновников, и число таких процессов нарастает.
Как там у Маркса с определением бюрократии? «Бюрократия: государственный формализм гражданского общества; замкнутое общество в государстве; мнимое государство; спиритуализм государства» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: в 50 т. т. — М., 1984. Т. 1. — С. 270–272). В современной, более чёткой формулировке государство есть частная собственность бюрократии.
А в том, как эта бюрократия управляет в России крупными госпредприятиями, можно убедиться на примерах «Газпрома» с его никогда не окупаемыми мегапроектами или «Роснефти» с её фальсифицированными запасами нефти и заведомо провальными начинаниями вроде «Восток ойл».
В рамках кампании по национализации ради ведения войны идёт отъём и перераспределение активов в пользу лиц, близких к власти и готовых делиться с представителями этой власти.
Государственные интересы — лишь предлог для игры властей в шкурных интересах чиновников.
