Что он думает о мире, каким видит его — важнейшая детерминанта происходящего сейчас на планете.
Люди, и он в том числе, реагируют не на реальность, а на свое представление о ней. Если черная кошка перебежала вам дорогу, а вы остановились, ожидая, чтобы кто-нибудь другой прошел перед вами, и опоздали из-за этого на работу, то виновата не кошка, а ваша вера в то, что она приносит несчастье. Если вы, как в свое время большевики после захвата власти, ожидаете, что на вас нападут, то вы готовитесь к войне, не только агрессивной, но и к оборонительной, которая, в конце концов, неизбежно разразится, вне зависимости от того, собирались на вас нападать или нет. Perception is reality!
Историческая ненависть
Очередное геополитическое открытие Владимира Путина — Запад пытается взять реванш за поражения Наполеона и Гитлера и, по-видимому, именно поэтому напал на нас на территории Украины — вызывает не только разнообразные эмоции, от ужаса до насмешек, но позволяет понять ту картину мира, которая есть в голове у верховного главнокомандующего Вооруженных сил России.
Мир, в котором он живет и на который реагирует, в том числе и войной, обладает некоторыми важными, не имеющими никакого отношения к реальности характеристиками.
Это застывший, неменяющийся, имманентно враждебный России, единый в своей ненависти к ней мир. Тот, кто был когда-то врагом, врагом и остается (путинский пропагандист Дмитрий Киселев заявил однажды, что жесткая позиция Швеции по поводу аннексии Крыма связана с мечтой шведской военщины взять реванш за поражение под Полтавой). С упорством, достойным лучшего применения, мир из века в век продолжает пытаться достичь когда-то поставленной цели — уничтожения или ослабления России.
То есть в представлении Путина французы, например, вот уже больше двухсот лет передают от отца к сыну Завет — завершить победой то, что не удалось императору Наполеону. Клянутся в этом, принимая первое причастие, или проходят специальный обряд посвящения при совершеннолетии. И никто из молодых французов не говорит отцу: «Не волнуйся, папа, мы тебя вылечим».
И те народы, которые в свое время с Наполеоном воевали, тоже хранят этот Завет. А Ангела Меркель, по-видимому, передавая дела Олафу Шольцу, напомнила ему, что теперь он отвечает за продолжение дела великого фюрера — ей не удалось завершить его поход на Восток, так что теперь все на нем, на Шольце, она и весь народ на него надеются. Европейцы и американцы, как фанатичные члены религиозного ордена, думают только о своей святой задаче — навредить России, всякие мелочи, типа качества собственной жизни, отступают для них на второй план.
Искажение на расстоянии
Сложность и внутренние противоречия западного мира наш нынешний властитель игнорирует. Наполеон воевал с Англией и именно поэтому напал на Россию, надеясь, победив ее, сокрушить своего главного врага. Россия не была для него приоритетным противником.
Гитлер до 22 июня 1941 уже был в состоянии войны с половиной Европы.
Никакого единого Запада, единого хотя бы в своей ненависти к России, никогда не было. История Европы — постоянные страшные войны, причем, не с Россией, а между собой. Лишь после Второй мировой появилась надежда, что сегодняшние союзники по НАТО и ЕС больше не будут воевать друг с другом. Ни о какой согласованной, длящейся столетия антироссийской политике Запада не может быть и речи.
В представлении о «русофобии» как о глобальном факторе мировой политики есть что-то подростковое, когда кажется, что все только и думают о тебе. Ненависть легче пережить, чем равнодушие. Как в свое время примитивные марксисты сводили историю лишь к борьбе классов, так и Путин объясняет все плохим отношением к России и страхом перед ней.
Путин плохо чувствует разнообразие Запада. Это напоминает давно описанный в психологии феномен ассимиляционно-контрастной иллюзии — если вы смотрите на объекты с далекого расстояния, то они будут казаться вам расположенными близко друг к другу, реальное расстояние между ними вы будете недооценивать. Путин сам дистанцировался от европейской цивилизации (не обсуждаем сейчас, почему это случилось) и теперь, глядя на нее «издалека», воспринимает ее как некую враждебную целостность. Конечно, этот образ бесконечно далек от реальности, но именно он лежит в основе его действий.
Мы видим, куда уже привела эта картина мира, — в Европе идет страшная война, в реальность которой некоторые до сих пор не могут поверить. А что будет дальше?
Смертельная угроза
Надо понимать, что Путин верит в тот мир, о котором говорит. Он верит в то, что весь мир против нас, он верит в свою миссию по восстановлению правильного (никогда не существовавшего) мирового порядка. Этот новый порядок должен состоять не просто в уничтожении Украины и вхождении ее в состав России (за несколько дней до своей триумфальной победы на «выборах» он сказал, что воссоединение Украины и России неизбежно), не только в восстановлении империи, то ли советской, то ли российской, но и во всемерном ослаблении Запада.
И Путин окружен людьми, которые не просто поддакивают ему по прагматическим соображениям, но частично тоже в это верят, по крайней мере, в сравнении России с Западом отдают предпочтение России, считая Запад слабым, трусливым и неэффективным. Частично, кстати, это результат неадекватной политики санкций, которая привела не к расколу элит, а наоборот, к их сплочению вокруг Путина.
Путин будет стоять до конца. Он сильней, чем можно думать, если просто ограничиться подсчетом его ресурсов: он готов на такие человеческие потери, с которыми не сможет смириться ни один западный лидер, он готов не только к тому, чтобы его подданные погибали, но и к тому, чтобы они жили в нищете. И он может принимать любые решения, не оглядываясь ни на кого — не на кого оглядываться, ни парламента, ни судов, ни свободной прессы давно нет.
Он, конечно, понимает, что совокупный военный и экономический потенциал НАТО резко превышает российский. Но он рассчитывает на ментальную слабость Запада, на то, что этот потенциал никогда не будет задействован, что при любом развитии событий Запад ограничиться заявлениями и символическими жестами, а в серьезную войну не вступит, что в крайнем случае повториться «странная война» 1939 года.
Демократическому миру трудно консолидироваться, диктатуры делают это значительно быстрее. Но, как показывает история Второй мировой войны, когда демократии осознают, что угроза смертельна, все меняется. И устами Черчилля демократия говорит, что будет сражаться до победы и ценой неимоверных жертв этой победы достигает.
А пока Конгресс США так и не может принять закон о помощи Украине.
