Одна из немногих поддерживающих вещей для меня сегодня — смотреть регулярные обращения Володимира Зеленського. Потрясает контраст между его человечностью, эмпатичностью, выразительностью — и полутрупом-Путиным с его хмурым и косноязычным окружением. Удивительно, что ни пропаганда, ни элиты не предвидели, насколько не в пользу России будет чисто визуальное сравнение между «нашими» лидерами и лидерами украинцев, это удивительная непредусмотрительность. Впрочем, я думаю, что тут всё же есть и другое объяснение, и оно не только в недальновидности.
Австралийская исследовательница Рэйвин Коннелл в середине 1990-х выпустила книгу «Маскулинности» (Masculinities), которая, к сожалению, так и не была переведена на русский. Эта книга вместе с другими работами Коннелл положила начало целой области в современных гендерных исследованиях — studies on men and masculinities, изучение мужчин и мужественности. Специалисты по men and masculinities исследуют в том числе, как выглядят представления о маскулинности в разных культурах.
Если сильно упрощать, одна из идей Коннелл заключается в том, что в любом обществе обычно соседствуют разные типы мужественности, но один или несколько из них являются гегемонными (доминантными, наиболее желательными), а другие — маргинализированными (не до конца «нормальными», либо абсолютно неприемлемыми). То, как выглядят доминантные и маргинализированные маскулинности, будет различаться от общества к обществу, при этом я бы сказала, что патриархатные общества обычно отличает более жёсткая иерархия между разными видами мужественности и более радикальная денормализация тех из них, которые не похожи на доминантную.
Российские политики, чиновники и пропагандисты до войны смеялись над Зеленським, не принимали его всерьёз — в первую очередь потому, что он актёр (это всё время подчёркивалось). В существующей среди элит иерархии мужественности лидером мог быть бывший ГБшник, «Штирлиц» с неподвижным лицом, военный, на крайний случай бизнесмен в дорогом костюме и на крутой тачке, но никак не мужчина, чьей профессией было изображать эмоции и чувства (они во многих патриархатных обществах феминизируется и одновременно обесцениваются).
Никто из российских чиновников и силовиков не видел в Зеленськом себе ровни, и уж точно они не ожидали, что он может стать лидером в условиях войны. Войну они при этом, похоже, воспринимали в первую очередь как гонку вооружений и технологий, силовое соревнование, забыв, какую роль в ней играют моральных дух, духоподъёмные эмоции, которые российские правители не в силах ни выразить, ни хотя бы изобразить. В общем, элиты (очередной раз) жёстко просчитались и недооценили силу Зеленського (точнее, они видели её исключительно как его слабость).
И вот тут мы подходим к одной из основных проблем патриархатной системы, о которой феминистки говорят довольно давно, но их мало кто слушает. Современные виды патриархатных систем (в том виде, как их описывала, например, социолог Сильвия Валби) плохи не только потому, что они дискриминационны (для меня одного этого, впрочем, вполне достаточно, но это уже разговор о ценностях). Дело в том, что патриархатные системы ещё и абсолютно не адаптивны и предполагают очень ограниченный взгляд на реальность. В ней что-то должно быть (определённое поведение мужчин и женщин, то, как выглядят их отношения) только потому, что это как бы «нормально» вообще, в целом, безотносительно контекста.
Гендерные нормы существуют в безвременье, они абсолютны и вечны (хотя на деле вообще-то вполне историчны). Мужчина должен добывать мамонта, даже если они давно вымерли, а женщины — стеречь очаг, несмотря на то, что поколениями живут в квартирах с центральным отоплением.
Более того, малейшее изменение норм и повседневности ощущается в таких системах как предвестие катастрофы и полного разложения общества, а не как вполне себе естественная часть его истории или логичная попытка лучше приспособиться под иные условия. Сопротивление изменениям зашито внутри патриархата. Понятно, что в условиях кризиса эта жёсткая модель становится обузой, и выигрывает другая — предполагающая большее разнообразие и, в частности, большее число возможных сценариев мужского поведения.
К сожалению, есть основания думать, что в ближайшем будущем кризисов станет больше, а не меньше — и я не про нынешнюю войну, но и, например, про климатические изменения, перенаселение планеты и всё то, что будет им сопутствовать. И чтобы быть готовыми к ним, просто необходимо быть гибкими. Боюсь, что патриархат не оставляет нам на это ни одного шанса.
