Разбирая вещи в своей петербургской квартире перед отъездом из России, я нашла альбом с фотографиями 15-летней давности. Там были мои однокурсники, вся наша студенческая жизнь на журфаке Санкт-Петербургского госуниверситета. Я сфотографировала несколько фотокарточек на телефон и выложила в уже заблокированный к тому времени Instagram. И через пару часов увидела сториз от одной из подписчиц.
Она, как выяснилось, учится на журфаке в моей alma mater, прямо сейчас. И прямо сейчас слушает курс по расследовательской журналистике — жанру, в котором я работаю последние лет десять. В годы моего обучения эти лекции читали сотрудники АЖУРа (Агентства журналистских расследований), издателя крупнейшей петербургской интернет-газеты «Фонтанка».
Сейчас, как рассказала подписчица, этот курс ведет Сергей Ильченко. И эта новость вынесла меня в стратосферу, потому что я прекрасно знаю, кто это.
Подписчица рассказала, что на лекциях Ильченко объясняет, что блокировка «Новой газеты» — разумная мера или что украинский — «не совсем язык».
Чтобы объяснить вам, who is мистер Ильченко, я могла бы рассказать, что он работал в отделах культуры, и даже такой журналистикой — культурной — в последний раз полноценно занимался с десяток лет назад. Он написал примерно ноль расследований в своей жизни. Впрочем, не примерно, а именно — ноль. Но эти и другие факты об Ильченко меркнут на фоне главного его «достижения». Именно он подарил нам с вами Ольгу Скабееву.
Мы с Олей были однокурсницами. Буквально сидели за соседними партами. Проходили одну практику. Помню, летом нас распределили в областную газету. Писать о новостях Ленобласти было, может, и не самым увлекательным занятием. Но я понимала, что так и получаешь основы профессии новостника. Олю я в редакции совсем не видела и столкнулась с ней только на получении отзывов от редактора. Она вышла из кабинета с очень недовольным лицом и презрительно выдала что-то типа «Почему я вообще должна этим заниматься, почему меня сюда распределили?»
Примечательно, что когда я описала этот момент у себя в Facebook, несколько однокурсников оставили комментарии. И все запомнили Олю так же, как я: довольно эгоистичным человеком с такой же эгоистичной мотивацией для любых действий. По моим воспоминаниям, ей всегда очень хотелось быть «звездой». Уже тогда я смотрела на нее и думала: и ведь цена ей не важна.
Ильченко всегда приводил Олю в пример. Помогал ей с распределением на практику, чтобы Оле не приходилось писать заметки о «маленьких людях», в которых она явно не видела никакого смысла. Чтобы можно было попадать в ТВ-редакции. На телевизор.
Я давно не смотрела эфиры с ней. У меня и телевизора-то нет.
Но после начала войны включила выпуск на YouTube. Поразилась тому, какие у Оли стеклянные глаза. Кто-то писал, что она была испуганной. Кто-то, наоборот, поражался, как она сохраняет уверенность даже при массовых убийствах невинных людей в соседней стране.
Многие удивлялись, неужели ничто в ней не дрогнуло, ведь ее заслуга в поддержании режима убийц огромна? По-моему, в ней не было ни того, ни другого, ни третьего. Только стекло. Стекло не чувствует, не сопереживает, не рефлексирует, оно не может дрогнуть, поменяться. Разве что разбиться.
Когда я спросила студентку журфака, как там реагируют на пассажи Ильченко, она ответила, что ужасается лишь небольшая группа. Многие студенты принимают все, что он говорит, за чистую монету. Некоторые им даже восхищаются. Возможно, мечтают стать второй Ольгой Скабеевой. Кажется, что это делает стекло бронированным. Но на любую броню найдется сила, которая ее победит. И здесь это те несколько студентов, которые видят ужас — и называют его ужасом.
