Поддержите The Moscow Times

Подписывайтесь на «The Moscow Times. Мнения» в Telegram

Подписаться

Позиция автора может не совпадать с позицией редакции The Moscow Times.

«Главная проблема российской экономики — это ее политика». Сергей Гуриев о необходимых России реформах

Экономист Сергей Гуриев рассказывает о том, какие шаги придется предпринять, чтобы восстановить российскую экономику после Путина.
Фото из личного архива Сергея Гуриева

Аудиоверсию разговора слушайте в подкасте «После Путина». 

— Какие сценарии для российской экономики самые вероятные, грубо говоря, что будет дальше в ближайшие несколько лет и, собственно, после Путина. Где мы окажемся, в какой точке?

— Мы с вами беседуем 3 мая, и пока непонятно, будет ли принято в ближайшие дни или недели нефтегазовое эмбарго европейскими странами. Поэтому пока, как ни странно, мы находимся в очень неопределенной ситуации.

Рано или поздно европейские страны перестанут импортировать российские нефть и газ, что приведет к серьезным проблемам для российского бюджета. 

Пока Россия продолжает экспортировать нефть и газ, получает за это деньги, доллары, этого хватает, чтобы бюджет сводился с профицитом, даже когда российская экономика находится в серьезной рецессии. 

Прогнозы и Центрального банка, и международных организаций на ближайший год-два заключается в том, что российский ВВП и российские доходы упадут на 10%. Это огромный удар, такого страна не видела с начала 90-х годов. Это означает, что у многих людей будут серьезные проблемы с тем, чтобы покупать самое необходимое. 

При этом нас не должно обманывать укрепление рубля, снижение инфляции. Инфляция все равно будет по итогам года достаточно сильной, Центральный банк прогнозирует около 20%.

Но проблема в том, что это будет не только сильный, но и продолжительный спад. Прошлые кризисы кризисы были «нормальными» — это мировой кризис, снижение цен на нефть, дефолт, но было ясно, что за этим последует быстрое восстановление. 

Сейчас главная причина кризиса — это отрезание российской экономики от глобальной, санкции, бойкот России западными компаниями, уход западных, и не только западных компаний из России. Российская экономика будет переживать то, что ЦБ называет структурной трансформацией. Страна будет учиться заново жить без международной торговли и международных инвестиций.

И это может занять сколь угодно много времени, и главное, это не приведет к восстановлению той экономической модели, которую мы наблюдали до войны. Грубо говоря, Россия не сможет производить свои автомобили, Россия не сможет производить свои самолеты, западные самолеты будут выходить из строя, китайских самолетов сейчас не придумано, и в этом смысле, целый ряд отраслей столкнется с экзистенциальными проблемами.

Те, кто бывал на Кубе, могут, наверно, вспомнить, что в последнее десятилетие продолжали ездить автомобили, произведенные в Америке в 50-е годы. Что-то такое мы увидим и в России. Новых европейских автомобилей не будет, старые будут чиниться в гаражах и продолжать ездить десятилетиями. Вот этот неприятный сценарий, который можно увидеть своими глазами для России в ближайшие годы до того, как Россия снова станет свободной страной и начнет интегрироваться опять в мировую экономику.

— Получается, что это и будет как раз та самая точка, с которой Россия должна будет стартовать в тот момент, когда она станет свободной страной. 

— Да, это будут очень неприятные начальные условия, это во многом будет похоже на Советский Союз, который тоже развивался в изоляции, пока не развалился, и потом Россия начала делать реформы. Надо сказать, что, с одной стороны, это очень плохая новость, с другой стороны, понятно, что в России будет много людей, которые знают, как должна быть устроена рыночная экономика, в отличие, скажем, от 91-го, 92-го года, и в этом смысле, не нужно думать, что Россия не может повторить путь интеграции в европейскую экономику, который прошла, например, Центральная и Восточная Европа.

— Какие решения нужно будет принять в первую очередь в этой точке?

— Главные решения будут не экономические, а политические, необходимо будет провести свободные выборы, возможно, изменить Конституцию, возможно, перестроить принципы государственного устройства в России, начать судебную реформу, потому что современная судебная система в России разрушена. И безусловно, принять целый ряд решений в области внешней политики, добиваться снятия санкций, для этого придется все-таки сделать что-то для восстановления отношений со всеми своими соседями, не только западными странами.После этого, когда в России будет демократическое государство, и верховенство закона, тогда в России появятся возможности для развития частного бизнеса, для привлечения иностранных инвестиций.

Основные проблемы в российской экономике не экономические, а политические. Это и авторитарные институты, и коррупция, и доминирование государства, и отсутствие верховенства права, и ужасные отношения с другими странами. 

— Часто звучит такой тезис, что гораздо сложнее отменить санкции, чем принять. Обязательно ли для России, чтобы все санкции были отменены, и насколько быстро вернутся западные компании, которые ушли сами? Насколько это необходимо и критично?

— Да, это необходимо и критично, возвращение западных компаний важно не только потому, что они приносят деньги, но и потому, что они приносят современные технологии, в том числе управленческие технологии. Восстановление России как участника глобальной сети цепочек добавленной стоимости важно и потому, что международная торговля, международное разделение труда — это более эффективная модель экономики, как мы видим во всем мире. 

Страны, которые сегодня находятся в автаркии, не процветают. А самые богатые страны — те, которые вовсю вовлечены в международное разделение труда, поэтому, конечно же, возвращение России в глобальную экономику, привлечение иностранных торговых партнеров и инвесторов крайне важно. Эти компании вернутся тогда, когда они будут понимать, что Россия определилась со свободным выбором развития, со свободным путем развития. 

Как в этом убедить западных партнеров? Пока неясно, но будем надеяться, что честно проведенные выборы, которые приведут к власти продемократических, пролиберально настроенных политиков, это будет достаточно убедительным аргументом. Снятие санкций может занять долгое время, но опять-таки, я думаю, что по мере того, как Россия будет становиться на европейский путь развития, эти санкции будет снимать все легче и легче. 

Напомню, что поправку Джексона-Вэника [поправка, ограничивающая торговлю в том числе с СССР] американцы отменили только в 2012 году, но это не означает, что она действовала все эти годы. Напротив, ее действие приостанавливалось президентским указом в Соединенных Штатах, и в этом смысле, то, что ее отменили так поздно, не означало, что она мешала развитию российской экономики. 

Надо понимать, что да, российский ВВП сократится, да, Россия не будет самой важной страной, но тем не менее это будет важный сосед Евросоюза с большим рынком, и конечно же, многие страны, будут заинтересованы в присутствии на этом рынке.

Тот факт, что сегодня из России ушло более 600 западных компаний, как нельзя лучше подчеркивает беспрецедентность происходящего. Эти компании не просто возмущены тем, что происходит в России, они понимают, что такое же возмущение с ними разделяют их покупатели на Западе. Эти компании просто не могут себе позволить продолжать сотрудничать с сегодняшней российской властью. И когда эта власть сменится, то, возможно, и отношение западных избирателей к России тоже изменится и позволит бизнесу вернуться. 

— Все это сможет произойти естественным образом или нужно будет вмешательство Запада, вроде плана Маршалла, который был реализован в Германии?

— Я был бы сторонником такого плана Маршалла. Некоторые западные политики считают, что Запад сделал достаточно в 90-е годы, потому что было много планов поддержки. На самом деле этих планов поддержки, этой помощи было, к сожалению, не так много, как это происходило в центральных, восточных европейских странах, и я бы не сказал, что это было критической ошибкой Запада, но это было ошибкой Запада, которая внесла свой вклад в то, что 90-е годы были настолько драматическими, что помогло таким политикам, как Владимир Путин, прийти к власти и создать антизападный нарратив. 

Надо сказать, что, конечно же, главную роль в провалах экномической политики 90-х годов сыграли ошибки российских реформаторов, нечистоплотность некоторых из них, и в этом смысле не нужно обвинять Запад в отсутствии плана Маршалла. Напомню, что некоторую помощь Запада российские реформаторы использовали неэффективно, иногда даже так получалось, что она была потрачена нецелевым образом. 

Было бы хорошо, если бы у России был такой план Маршалла, чтобы сгладить издержки от перехода к новой экономической модели, но все-таки главными игроками в России останутся российские граждане, российские политики, гражданское общество, предприниматели, и от того, насколько им удастся построить модель, основанную не на коррупции, а на конкуренции, зависит, удастся ли России повторить быстрое экономическое развитие, например, восточно-европейских стран.

— А если вернуться к плану Маршалла — новая власть России должна попросить о помощи или Запад должен проявить инициативу?

— Это диалог, и такое обсуждение уже сейчас происходит. Напомню, что в сентябре 2021 года Европарламент опубликовал отчет об отношениях ЕС и России, и там есть параграф о том, что Евросоюз нуждается в стратегии отношений с будущей постпутинской Россией. 

Этот документ был разработан и опубликован до войны, но ЕС и сейчас понимает, что нужны новые идеи взаимодействия с поставторитарной Россией. Год назад Еврокомиссия опубликовала план сотрудничества, план помощи демократической Белоруссии, где был перечислен целый ряд направлений сотрудничества и помощи со стороны ЕС и других западных институтов постлукашенковской Белоруссии. То есть план Маршалла для России может быть создан еще до того, как рухнет путинский режим. 

Подобные же документы сейчас разрабатываются и в отношении Украины, послевоенного восстановления Украины. В частности, 8 апреля группа из 8 экономистов, включая меня, опубликовала документ, где мы описываем принципы того, как должен быть устроен план Маршалла для послевоенной Украины.

— Этот план касается только экономики, или и политики тоже?

— Безусловно, вопросы реконструкции, что Украины, что России, что Белоруссии, включают в себя не только экономические, но и политические аспекты. Борьбу с коррупцией, вопрос подотчетности того, как эти деньги тратят. В отношении Украины мы много говорим о том, что приоритеты должны определяться украинским обществом и украинскими избирателями, то же самое должно быть и в постпутинской России. 

Россия — большая страна, в которой из Москвы, а тем более из Брюсселя или Вашингтона нельзя определять, что и кому нужно. Поэтому, конечно, в такие планы по восстановлению должны быть заложены механизмы принятия решений на местах, механизмы децентрализации, местного самоуправления и федерализма, которые позволяют тратить деньги наилучшим образом для местных сообществ.

— Если говорить про Россию после Путина, нельзя не сказать, что нужно будет платить репарации. Насколько это будет серьезной нагрузкой, с чем это можно сравнить?

— Это могут быть достаточно большие деньги, сейчас наша оценка говорит о том, что Украине для реконструкции после войны понадобится от $200 до $500 млрд. Некоторые люди говорят и об $1 трлн. 

Это огромная сумма, не всю ее целиком заплатит Россия. В частности, сейчас идет речь о том, что арестованные российские активы могут быть использованы для того, чтобы выплатить репарации. Кроме этого, существуют механизмы специального налога на нефтегазовый экспорт. Так, например, происходило с Ираком и Кувейтом. После нападения на Кувейт Ирак 30 лет выплачивал специальный процент экспортных доходов на нужды восстановления Кувейта. Это был механизм, определенный Советом Безопасности ООН. 

Россия до смены режима, очевидно, будет блокировать такого рода репарации, но, например, Ирак выплатил $50 млрд, это величина, которая России по карману. $500 млрд — труднее, но тоже не является невозможным. Главное — это избежать ситуации, которая возникла в Германии после 1918 года. 

Напомню, что после Первой мировой войны Германия выплачивала репарации, никакого плана Маршалла не было, и многие люди считают, что именно это привело к экономическим трудностям, которые позволили Гитлеру прийти к власти. После Второй мировой войны западные страны, Соединенные Штаты, в первую очередь, действительно, осуществили план Маршалла, это помогло создать экономическое чудо, которое во многом способствовало построению либеральной, мирной, демократической Германии.

— Вы 2 года назад говорили, что для долгосрочного улучшения жизни в России нужно продлить рабочую жизнь населения, для этого нужны инвестиции в здравоохранение. Но это были планы мирного времени, насколько они отодвинулись с началом войны?

— Инвестиции в здравоохранение и образование — это основа развития России, и любое постпутинское правительство будет уделять первостепенное внимание этим областям. Это будет сопровождаться борьбой с коррупцией в этой сфере, с реформой, и когда мы говорим о том, что после войны или после Путина нужно будет спасать экономику, очевидно, что так или иначе долгосрочное будущее связано с инвестициями в человеческий капитал, поэтому эти инвестиции будут осуществляться. 

И во многом, например, план Маршалла — это не только дороги или мосты, но это могут быть новые больницы и новые школы, где среднероссийский гражданин, который будет вести ребенка в школу, будет видеть табличку: эта школа построена на средства Евросоюза, или специальный проект, осуществленный в сотрудничестве между мэрией этого города и города в Западной Германии. 

Невозможно отказаться, нельзя отказаться от приоритетов развития человеческого капитала, это главное богатство России. Более здоровые, более образованные граждане — это основа долгосрочного российского роста. Напомню, что в президентской программе Алексея Навального, которую он опубликовал в конце 2017 года, много говорится о необходимости удвоения расходов на здравоохранение. Также там рассказывается, откуда мы возьмем эти деньги.

— Есть ли какая-то разница в содержании главы «Откуда мы возьмем эти деньги» тогда и сейчас?

— Разница огромная, потому что российская экономика до войны, несмотря на все ее недостатки, была гораздо более конкурентоспособной, интегрированной в мировую экономику. Сегодня российская экономика отброшена, на самом деле, на десятилетие или на два десятилетия назад. Возвращаться к довоенному уровню придется годами. И поэтому, когда мы говорим о необходимости инвестировать в здравоохранение или образование, то ресурсов у России будет гораздо меньше, при или без наличия плана Маршалла. Поэтому, конечно, Владимир Путин нанес огромный удар не только по Украине, но и по России, украв годы у российской экономики. Если не десятилетие или десятилетия. 

— Есть теория о том, что когда нужно спасать предприятия, то нужно их национализировать, и есть противоположный взгляд, что если бизнесу давать больше свободы, то он будет гораздо более эффективным. После Путина государству нужно будет вмешиваться в экономику больше или меньше? 

— Я думаю, что в постпутинской России будет гораздо больше спроса на частную инициативу и гораздо меньше государственных ресурсов для поддержки предприятий из бюджета. Просто в бюджете не будет денег на это. Главные средства бюджета будут расходоваться на то, чтобы помочь самым бедным россиянам, которым не хватает денег на еду и лекарства. Поэтому мне кажется, что приватизация так или иначе состоится, просто по естественным причинам. В бюджете не будет денег на то, чтобы содержать убыточные госпредприятия. 

Приватизация будет популярна еще и вот по какой причине. Владимир Путин показал, зачем нужна госсобственность. Госсобственность нужна не для того, чтобы создавать, грубо говоря, автомобили с автоматической коробкой передач. Как мы увидели, российские государственные компании, которые уже больше 10 лет используют госденьги для создания в Тольятти автомобилей с автоматической коробкой передач, с этой задачей не справились. Российские госкомпании, которые пытались создать российский самолет, который можно было бы строить без западных запчастей, с этой задачей не справились. 

Главная задача госкомпаний — это дворцы, виллы и виноградники для их руководителей, а также механизм управления обществом. Когда нам нужно вывесить какую-нибудь георгиевскую ленточку в форме буквы Z, этим занимаются бюджетники и сотрудники госкомпаний. Госкомпании фактически являются механизмом, при помощи которого Кремль занимает командные высоты в экономике, и использует это в своих политических целях. 

По определению, в стране, особенно в стране, где не хватает консолидированных институтов демократии и независимых от государства судов, госкомпании являются важнейшим приводным ремнем политической системы. И лишить государство, кто бы ни сидел в Кремле, хороший или плохой человек, но лишить государство вот этой экономической власти — это важный демократический проект. Мы хотим, чтобы в стране была политическая конкуренция, для этого необходима и экономическая конкуренция, которая невозможна, если государство контролирует командные высоты в экономике.

— Тут сразу вытекает вопрос, что делать со всеми людьми, которые заняты в таких компаниях, если они не смогут в конкурентной среде работать на тех же самых должностях?

— К концу путинского режима всем будет понятно, что если работать в госкомпании или в частной компании, высокого уровня доходов у вас не будет. И вот здесь будет крайне важно честно рассказать населению, что им не нужно ждать чуда. Действительно, закономерным итогом путинского правления является отсутствие высоких доходов. Для того, чтобы создать высокие доходы, нужно будет переобучать население, нужно будет работать много, нужно будет понимать, что высоких уровней дохода мы в ближайшее время не увидим. И это абсолютно закономерно. 

При этом еще, скорей всего, когда режим Путина рухнет, это произойдет тогда, когда цены на нефть будут невысокими, как это и было, например, в конце 80-х — начале 90-х годов. И это дополнительно ударит по бюджету, поэтому начальные условия постпутинской трансформации будут совершенно не такими привлекательными, как хотелось бы. 

Но при этом, очень важно, чтобы бюджет понимал, что главная задача бюджета — это не поддержка неэффективных предприятий, а людей, которые не могут найти работу, которые не могут найти себя в рыночной экономике. Поддержка этих людей для того, чтобы у них были деньги на жизнь, поддержка этих людей, если они хотят получить новую профессию, где государство могло бы помочь им получить новые навыки и найти новую профессию. Ничего из этого не будет простым. Но другого выхода нет, потому что эта модель экономики зашла в тупик, во многом именно с этим и связана война. 

Помните, когда российский экономический рост закончился в 2013 году, Владимир Путин напал на Крым. Это помогло повысить ему популярность, но экономические проблемы это не решило. Экономический рост, опять-таки, ниоткуда не взялся. И до войны российские реальные располагаемые доходы российского населения были по-прежнему ниже, чем в 2013 году. Что тоже привело к падению путинской популярности с крымских времен к докрымским временам, к 60 процентам, поэтому Владимир Путин начал новую войну. И вот этот круг, где без решения экономических проблем, без повышения конкурентоспособности экономики у нас не будет высоких доходов, не будет поддержки демократических институтов, этот круг нужно разорвать. И чтобы разорвать его, нужно перестать помогать высокооплачиваемым бездельникам, которые руководят госкомпаниями и не создают, как ни странно, новых, современных продуктов и технологий, а помогать людям, которые страдают от их коррупции и неэффективности.

— По поводу путинского режима вы в частности, говорили, что он являлся, по крайней мере до войны, одной из таких диктатур, которые строятся на обмане, на пропаганде и на создании как бы какой-то отдельной картины мира для россиян, получается, для своих избирателей. И получается, что эти избиратели в какой-то момент окажутся в реальности и тоже будут вынуждены отвечать себе на вопросы: нужно ли менять профессию, нужны ли их собственные навыки и знания в реальном мире. Смогут ли они с этим справиться?

— Я писал об этом в книге Spin Dictators: The Changing Face of Tyranny in the 21st Century, которая вышла в Америке в апреле, спасибо большое, что вы ее упомянули. Это книга про информационную диктатуру, про диктатуру, основанную на обмане. В течение 20 лет диктатура Путина была именно такой диктатурой, и только сейчас она возвращается назад, в ХХ век по уровню репрессий и цензуры. И де-факто отмены выборов. Но действительно, если говорить о том, как строить новую национальную идентичность, здесь я бы порекомендовал другую книгу. 

Эту книгу написал Джаред Даймонд, она называется Upheaval [«Переворот»]. Эта книга рассказывает о том, как страны справляются с такого рода кризисами, например, что делала Япония в середине и конце XIX века, когда она вдруг открыла, что Запад оставил ее далеко позади. Что сделала Германия после Второй мировой войны. Как Финляндия справлялась с таким непростым вызовом, что она хочет быть демократической страной, а ее могущественный сосед, Советский Союз, хочет не допустить ее де-факто к независимости. Что делала Австралия, которая не могла понять, оставаться ли ей белой страной или все-таки понимать, что ее география делает ее азиатской страной. 

И в этой книге описывается целый ряд рецептов того, как справляться с такого рода кризисами. Есть параллели, есть отличия с кризисами одного человека. Нация — это не человек, нация состоит их многих людей, и об этом, собственно, и в том числе и наша книга про спин диктаторов, про информационные диктатуры, что надо понимать, что каждая нация состоит из людей информированных и менее информированных. И нарративы играют ключевую роль. 

Так вот, короткий ответ на ваш вопрос заключается в том, что это будет очень сложный разговор с россиянами. Этот разговор крайне необходим. Потому что люди должны понимать, откуда взялись проблемы, кто виноват, что мы будем делать, от каких элементов национальной идентичности необходимо отказаться, а какие надо сохранить, чтобы россияне понимали, что они все-таки единая нация, гражданская нация. Очевидно, что необходимо будет рассказать россиянам, что империю необходимо похоронить. Что Россия должна стать именно гражданской нацией, как об этом говорит Навальный, а никакой не империей. 

Вот такого разговора не хватило в 90-е годы. Российские граждане, например, не поняли, что Советский Союз проиграл холодную войну. Российские граждане не поняли, что Украина и другие соседние страны это теперь независимые государства, и Россия не должна диктовать им, что им нужно делать. Россия не переписала учебники истории, по которым дети учатся в школе, и сегодня мы видим, что по-прежнему большинство россиян думают о российской истории так, что Россия всегда была окружена врагами, которые пытались оторвать от нее куски земли, как ни странно, если вы посмотрите на карту, то территория России, наоборот, все время расширялась. 

Самое главное в этом разговоре — это честность, не нужно прятать факты под ковер, нужно честно признаваться себе в том, что в российской истории есть много позорных страниц, и надеюсь, что Россия с этим справится. Другие страны справились. Наверное, и Россия сможет. 

— А проводить такой разговор — это зона ответственности новой избранной власти, да? Политиков, нового президента?

— Политиков и гражданского общества. И интеллектуалов. На самом деле, вот то, чего не хватило в 90-е годы, это именно такой разговор, критического отношения к истории, а также, как ни странно, поиска внутри истории того, от чего отказываться не нужно. И вот, например, одна из вещей, о которой мы только что с вами уже поговорили, часть российских ценностей, это престиж образования. 

В России, как ни странно, и в Российской империи, в Советском Союзе всегда высоко ставилось образование и наука, и это двигатель развития XXI века. Поэтому, безусловно, необходимо восстановить образование как национальную идею. Еще одна важная российская национальная идея, часть русской культуры — это справедливость, внимание к маленькому человеку, и, опять-таки, это часть русской культуры, от которой тоже нет нужды отказываться. Именно несправедливость распределения богатства в 90-е годы во многом подорвала легитимность частной собственности в России, что привело к приходу Путина к власти. Об этом нужно всегда помнить, когда мы с вами говорим о приоритетах постпутинской бюджетной политики. 

Необходимо помнить о том, что российское общество в целом должно помогать самым уязвимым своим слоям. Тем людям, которые не могут помочь себе сами. И именно это должно быть приоритетом общества и государственного бюджета. 

— К вопросу про распределение благ и имущества. Россия всегда была страной с очень высоким социальным расслоением, и даже в периоды растущей экономики разница между богатыми и бедными была крайне высокой. Как с этим справиться?

— Россия была и будет очень разнородной и федеративной страной. Очень важно сделать так, чтобы люди, которые живут в одном регионе, не диктовали людям, которые живут в другом регионе, как им жить. Но при этом люди, где бы они ни родились, должны иметь схожие возможности для самореализации. И в первую очередь речь идет о социально-демографической мобильности, доступу к хорошему образованию. 

Поэтому та национальная идея, о которой я говорил, предоставление хорошего, качественного среднего образования и в городе, и в деревне, должна стать приоритетом постпутинского развития. Хорошие университеты, в которые могут поступить люди даже из небогатых семей, это тоже важный инструмент объединения страны. 

Но в остальном, в рамках федерального устройства страны, разные регионы могут принимать совершенно разные модели социального развития, отличаться друг от друга целым рядом характеристик, в этом нет ничего страшного. 

Важно только делать так, что если есть федеральные законы — эти федеральные законы выполняются везде в равной степени на всей территории страны. И в этом смысле, если регионы России хотят жить вместе, они должны подписаться под неким минимумом базовых стандартов, включая верховенство права, права и свободы граждан, например, отсутствие пыток, гендерное равенство, отсутствие дискриминации по другим признакам, все это вещи, которые, я уверен, постпутинская Россия так или иначе будет реализовывать. 

Очевидно, будут какие-то региональные лидеры, которые захотят и дальше быть не демократическими лидерами в своих регионах, и, соответственно, у них возникнут трудности с тем, чтобы защищать себя от федеральной власти. Это может привести к распаду страны, это может привести к проигрышу этих региональных лидеров. Пока об этом трудно судить. Но сегодня действительно у нас есть регионы, в которых не выполняется федеральное законодательство. Поэтому, конечно же, эта ситуация так или иначе будет решена. 

— Если взять опыт других стран, которые переходили от тоталитаризма к демократии, какие бы вы именно в экономическом плане выделили конкретные приемы, моменты, которые вам кажутся удачными, получившимися у других стран?

— Есть несколько примеров, есть такие страны, как Япония, Южная Корея, Чили, которые успешно перешли от диктатуры к демократии, построили процветающую конкурентную экономику, есть более важные и близкие к России примеры, это примеры стран Центральной и Восточной Европы. 

И для них все было очень просто. Они решили, что они будут членами европейского союза. И они сказали: «Чтобы стать членами Евросоюза, нам нужно выполнить такие-то, такие-то условия, пройти вот такой-то путь, принять, учредить, ввести в действие такие-то такие правила игры». Они это сделали — и сегодня это демократические и богатые страны. То же самое должна сделать Россия, в этом нет ничего сверхсложного. 

Россия, как ни странно, это европейская страна. Если вы спросите среднего россиянина, много ли он знает европейских поэтов и композиторов и китайских поэтов и композиторов, легко понять, к какой культуре принадлежит средний россиянин. Поэтому, конечно же, россияне тоже хотят стать частью Европы, и даже путинский нарратив, он в глубине своей, и это такая постмодернистская информационная диктатура, которая притворяется европейской. Путин же не говорит: давайте, будем бороться с Европой, нет, он говорит: давайте бороться за Европу. Сегодняшняя Европа — это колония Америки, Америка навязала непонятные ценности Европе. А мы хотим восстановить настоящие европейские ценности, потому что мы европейцы. Вот так об этом говорит Путин. Потому что он знает, что средний россиянин хочет быть европейцем. И вот это и нужно сделать, только не по-путински, а по настоящему.

читать еще

Подпишитесь на нашу рассылку