Исчерпывающий ответ на этот вопрос дал, полагаю, патриарх сербский Павел в ту пору, когда Сербия была вовлечена в кровавые межэтнические войны и некоторым казалось, что быть сербом стыдно. Он сказал: «Мы не выбирали ни страну, где родимся, ни народ, в котором родимся, ни время, в котором родимся, но выбираем одно: быть людьми или нелюдями». Уточняя его мысль, скажу: человек отвечает за те выборы, которые он делает, и за их последствия. Стыдиться своего пола, возраста, расы, национальности или родного языка – нелепо. Призывы к такому стыду – всего лишь манипулятивные приемчики, к тому же из числа дешевых. Сюда же относится и гражданство, полученное нами по рождению, и даже если отказаться от него – во всех анкетах всё равно ведь есть пункт о прошлых, утраченных гражданствах. Не убежишь.
Кушайте, не обляпайтесь
Но вот тут начинается самое интересное, то, ради чего я пишу эту колонку. Все эти вещи: пол, национальность, язык и гражданство – можно рассматривать не как основание для стыда, а как ресурс. А ресурс мы используем или оставляем лежать без пользы. Вопрос не в том, хорошо или плохо быть гражданином РФ – а в том, какими гражданами мы были прежде и какими являемся сейчас. Ходили ли мы на выборы, пока от них еще что-то зависело, считали ли себя ответственными за будущее своей страны или вяло отмахивались: «А, те ничем не лучше этих, без нас подсчитают».
Ну вот и подсчитали, кушайте, не обляпайтесь.
Мы говорим и пишем на русском языке, это так. И если у кого-то с этим проблемы, he or she is very welcomed to use any other language to their liking. Проблема, правда, в том, что язык Шекспира и Киплинга – это еще и язык ирландского голодомора и амритсарской бойни, это язык британского империализма. Киплинг, кстати, был его восторженным певцом, но это не мешает нам читать нашим детям добрую сказку про Маугли. То же самое касается любого другого языка страны с имперским прошлым – а собственно, только такие языки и объединяют человечество, только их и понимают сотни миллионов людей.
Язык – это средство общения (понимаю, что пишу прописные истины). Это инструмент, и вполне естественно, что мы в каждом случае пользуемся таким инструментом, который нам привычен и подходит для нашей цели. Естественно, за другими мы обязаны признать точно такое же право, никому ничего не навязывая. Но и сами отказываться от этого права совершенно не должны.
А… что именно мы говорим?
Но есть другой, куда более важный вопрос: а что мы говорили по-русски «все эти восемь лет», и даже не восемь, а тридцать, и чего мы не говорили? Какие именно приемчики были использованы для того, чтобы установить в стране приказное единомыслие? Почему у нас, выражаясь словами Галича, «снова многословное безмолвие славит многодумное безмыслие»?
Мне вспоминается, например, президентская кампания 1996 г.: тотальная демонизация оппонента, черно-белая картинка мира, призыв «голосовать сердцем» (т.е. полностью отключить голову) и, самое главное, упорное навязывание тождества: Россия – это Ельцин, никого другого нет и быть не может. Вам не кажется, что уже тогда были опробованы и внедрены основные политтехнологии, от которых мы стонем сегодня?
«Вы не понимаете, это совсем другое», – слышу я ответ и не могу с ним согласиться, на каком бы языке он ни прозвучал.
Тем легче это сделать, что все основные действующие лица того времени рядом с нами, очень многие из них совсем не в восторге от нынешнего режима. Было бы здорово услышать внятный и подробный рассказ о том, как создавалась эта самая «система РФ», как называет ее Глеб Павловский, один из ее главных архитекторов. Нет, не для того, чтобы, вознося очи к небесам, патетически взывать: «Как вам не стыдно?!» – а чтобы проанализировать ошибки и приготовиться к следующему окну возможностей. Оно обязательно откроется, и мы не знаем когда, и вопрос только в том, будем ли к тому времени готовы мы сами.
К каким готовиться разговорам?
Мне скажут, что нас сегодня не пускают на российское госТВ (а полноценное независимое русское телевидение после всех разговоров так и не было создано за «все эти восемь лет»), что наша маленькая тусовочка в уютненьком Фейсбучике ни на что не влияет и никому не интересна. Только будь это действительно так, Фейсбук бы не блокировали в России.
А ведь и возобладавшая сегодня идеология ресентимента создавалась в тиши кабинетов еще в 1990-е годы. Многим она тогда казалась маргинальным чудачеством, но она давала ответы на важные вопросы – пусть ложные, но понятные ответы. Она возвращала людям чувство гордости за свою страну: вымышленную, нереальную, придуманную. И потому эта идеология становилась все более популярной, а в двухтысячные была взята на вооружение нынешними правителями страны, которые, похоже, и сами затем поверили в ее истинность и стали жить в мире, сконструированном этой идеологией. Мы оказались внутри пелевинского «Generation П» – в искусственной реальности, созданной нарративами.
Любой язык – средство не только общения, но и сохранения опыта и проектирования будущего, особенно с тех пор, как люди изобрели письменность. Никто не мешает нам, русскоязычным гуманитариям, уже сейчас задумываться о том, как именно мы будем говорить о русской культуре и истории, «когда всё это закончится». А говорить о них обязательно придется, потому что они никуда не денутся, как не улетят в космос миллионы людей, говорящих и думающих по-русски. Мы, что важно, не будем первыми на этом пути – достаточно упомянуть совсем недавние книги Николая Эппле «Неудобное прошлое» и Ивана Куриллы «Битва за прошлое», где описана подобная работа со «стыдными» страницами национальной истории в других обществах и странах.
И делать это можно совершенно без оглядки на то, что в телеящик никого из нас не приглашают. Иначе, когда нас или наших потомков пригласят, окажется, что и сказать-то нечего – ни на каком языке.
