Как не социопат, но и не без того, я и решил, что лучше чувство экзистенциальной заброшенности в Умбрии, чем этакая возгонка социального клея в Израиле. Вязнешь, и в чем? Людмила Штерн в мемуарах рассказывает, как Бродский с Найманом подрались, выясняя на прогулке, кто более одинок. Друзья-поэты говорили, это байка, – я теперь думаю, что ни разу. Толпы людей социально вяжутся друг к другу, выясняя, кто более одинок. Это даже статистически превышает более характерные для местности дискуссии по талмудическим вопросам.
Сейчас это уже не новость, а после 24 февраля среди русских с правом получения израильского гражданства было малоизвестно: когда в Москве очередь к консулу девять месяцев, в Астане или Ереване – меньше недели. Мне, во всяком случае, никто не сказал. Я вскрыл систему самостоятельно. Тихая гордость по этому поводу некоторое время согревала меня, что было кстати, поскольку по неразумию я как раз выбрал Астану как располагавшуюся на «А» в начале списка.
Русский бунт
Это город не совместимый с жизнью сапиенсов, как теперь называют людей мыслители Сатаров и Харари. Чувствуешь себя кибиткой, заблудившейся в буране, на которую того гляди выбредет Пугачев, – я имею ввиду начало «Капитанской дочки». В марте, напомню, считать Пушкина имперским говнопидором еще не считалось единственно возможной позицией для приличного человека, так что тогда я не испытывал чувства вины, что он мне припомнился.
Не то что теперь, когда я тщательно работаю над собой, вернее сказать, русские интеллектуалы тщательно работают надо мной. Прогуливаясь по астанинскому бульвару Нуржол в беспросветной метели, я понял, что то, что со мной произошло, – это «не приведи Господь увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный» – а привел. Смысла нет, беспощадность – как у ОУН к евреям, закончится как у Пугачева, без последствий, кроме неясной памяти животного ужаса.
Климат никуда, а русских гораздо больше, чем в Умбрии. После мобилизации, говорят, стало много совсем. Их везде много – в Ереване, в Тбилиси, в Стамбуле, на Кипре. Не говоря про Ригу, Берлин или Лондон, куда подались люди не только с хорошими лицами, но и хорошими связями. Возьмите соцсети: куда не плюнь, попадешь кому-то в душу, потому что везде по сто тысяч как минимум.
По Андрею Пионтковскому, Путин падет через пару недель, это греет, но Пионтковскому уже 82, и он обещает пару недель со своих юных 60, и это минус. На что настраиваться? Военным новостям свойственна неврастеническая нестабильность настроения. Только привыкли, что победа Украины неизбежна, как генерал Залужный дал интервью «Экономисту» и наговорил на пару лет войны. «Когда я вернусь» – план А, но трезво рассуждая, надо иметь и какой-нибудь план Б. Предыдущий русский бунт длился 70 лет, и хотя все ускоряется, коэффициент ускорения на сегодня пока прискорбным образом не установлен.
Как бы не деградировать
Глядя в туман, закрывший нашу деревушку, я подозреваю, что раствориться в нем не удастся. Столько русских слишком много, чтобы интегрироваться, а у русской эмиграции есть история, и она так себе. Отъехавшие не интегрировались лет по сорок. В силу особенностей русской истории, отъезжают люди с наибольшим объемом и эффективностью головного мозга, но теряют вытекающие из этого конкурентные преимущества.
Нет, были люди, гениальные конструкторы, экономисты, социологи, писатели, несколько нобелевских лауреатов, но это единицы. Трезво оценивая свои способности, должен признать, что не мой путь. А остальные? Как выразился Дмитрий Мережковский, «мы не изгнании, мы в послании», но тогда у этого глагола не было смысла «послать куда подальше», а теперь есть. И даже без него признаем, что посланные не дошли до адресата. Русская эмиграция никак не осмыслила Вторую Мировую, не заметила феномен 1968 года в Париже, вообще-то более или менее ничего в ХХ веке не разглядели. За все про все одни «аксиомы религиозного опыта», а многие полагают, что лучше бы их не было.
У нас много материала для продолжения наблюдений. Но предшествующие кейсы позволяют уверенно предполагать, что русский путь в эмиграцию – это деградирующая последовательность шагов. В объемном и эффективном мозгу русской эмиграции оказывается то, что было загружено в него в момент отъезда. Новое прискорбным образом не пропихивается, поскольку вся оперативная память тратится на элементарные навыки. Воспарить, когда мысль четвертый день вращается вокруг того, как включается эта чертова батарея, не удается.
Михаил Шац на первом концерте в Тель-Авиве рассказывал про отношения с ивритом: он теперь как семилетний ребенок – ходит с утра в школу (в ульпан), учится читать по слогам, хором поет детские песенки. Можно предполагать, что с соответствующей коррекцией интеллектуального развития. Хотя на нем я этого не заметил, но тем больше оснований приглядеться к себе. Я деградирую на собственных глазах.
Дело в социуме, где ты востребован. Можно вывести себя из Дубны, нельзя вывезти Дубну из себя – а ее кругом нет.
Однако Путин отчасти решил задачу. Социум от него сбежал сам. Отменный социум, образованный, предприимчивый, без тяжелых пережитков патернализма в сознании, которые так любит вскрывать в российском сознании Лев Гудков. Миллион людей, скандалящих, кто более одинок, – как говорил один осел, душераздирающее зрелище. Хотелось бы устроить, чтобы они были все вместе. По сто тысяч креативного класса везде, куда не плюнь, – это же готовая сеть нового номадизма.
Однако у русских это плохо получается. Устойчивых связей между Харбином и Берлином, Парижем и Джорданвиллем, Прагой и Лондоном не наладилось – а тоже была пара миллионов русских, и если не считать антисемитизма, все сравнительно лучшие. Есть основания предполагать, что интернет тут не спасет – нужен национальный навык выстраивания диаспоры, и его нет.
План Б
Имеются народы, которые умеют это делать, а имеются – которые нет, и русский относится ко второму типу. Возьмите китайцев – те же миллионы по всем странам мира, и тоже не смешиваются, однако и не деградируют. Есть предположения, что если бы не сеть чайна-таунов, никакого китайского экономического чуда не было бы.
Возьмите армян: есть предположения, что армянская диаспора – главный ресурс в борьбе за Арцах. Да чего далеко ходить! возьмите евреев, две тысячи лет в рассеянии, и из них 1950 без связи с родиной. Это результат! – на такой дистанции нет ни Тита, ни Путина. Есть, конечно, издержки погромов в пространстве от Гренады до Львова, но о деградации точно говорить не приходится.
Можно предположить, что само по себе это умение и не сложится, то есть требуются определенные проектные усилия. Тут важна основа существования сети диаспоры. Армяне и китайцы не теряют связей с hinterland’ом, но нас на такой основе объединишь разве что неприязнью к стране, которая творит то, что она творит. Евреев держали Тора и Талмуд. Но на мой взгляд, несмотря на пророчества Станислава Белковского, наши способности объединиться вокруг Бога более или менее равны нулю. Такое объединение – это церковь, а русские успехи в деле построения церкви имеет привкус богооставленности.
Русская эмиграция пыталась объединиться вокруг политических идей и движений, и поэтому у нее мало что вышло. При всем уважении к страданиям русской оппозиции, надо поискать людей с меньшей способностью к объединению, если только не считать формой объединения публичный скандал (бахтинская идея). Интернет не мешает нам наследовать этой традиции: вспомните историю с «паспортом хорошего русского». Политически мы не договоримся, хотя это то, о чем интереснее всего разговаривать.
Сомнение вызывает слово объединение, какое-то оно партийное. Повестка дня: обстрелы, взрывы, признали геноцид, русское фэнтези, фейковые аккаунты Макаревича, Шнур, Двоскина в Тель-Авиве, Наринская в Берлине – это и не объединяется, и в объединении не нуждается. Нужно заменить это на обмен. Кстати, китайские и армянские диаспоры составляют единство не потому, что они едины в политическом или религиозном смысле. Они обмениваются – товарами, деньгами, новостями, спектаклями и концертами, впечатлениями и образами, людьми, практиками, знаниями. Конечно, это все глобальные потоки обмена, суть сегодняшнего мира. Но через сеть диаспор они текут быстрее, чем в других местах, поскольку самофильтруются под нужды уехавших.
Само собой это не сложится, но можно сложить.
Дано: по сто тысяч русскоязычных в 20 городах и странах. Требуется: создать эффективную сеть для развития и процветания диаспоры. Средства – информационные, товарные, денежные, культурные и людские потоки.
По-моему, задача имеет решение. Наверняка из России убежал кто-нибудь, кто умеет решать такие задачки.
