А на мой взгляд, это прекрасное поколение, и я объясню, почему так считаю.
Кто такие снежинки?
«Ничего в тебе особенного нет. Вовсе ты не снежинка, прекрасная и уникальная. Ты такое же разлагающееся органическое вещество, как и все остальное», — говорит герой романа Чака Паланика «Бойцовский клуб», вышедшего еще в середине 1990-х. Но прижилось слово несколько позднее: так в западном мире, а затем и в России стали называть тех, кто стал подростком в сытые и спокойные нулевые, хотя точные хронологические границы тут провести трудно.
Если вам больше по душе буквы из конца латинского алфавита, то это поколение Z, они же зумеры, а может быть, и часть предыдущего поколения Y (миллениалов). Тут жесткие границы поставить невозможно уже потому, что в разных странах даже одинаковые процессы проходят не одновременно.
Почему снежинки? Потому что каждая снежинка уникальна и вместе с тем очень хрупка. Вот и они якобы такие. Не берусь судить про американское или европейское общество, но в России и соседних странах это, конечно же, те, кто родились в относительно благополучных городских семьях в то время, когда шок от развала СССР уже прошел, а никакая диктатура еще не наступила. Это те, чье детство пришлось на относительно сытые и очень свободные времена.
Соответственно, это ребята с очень высокими ожиданиями от окружающего — к такому их приучили. Самореализация для них едва ли не важнее базовых физиологических потребностей (это потому, — слышу ворчание родителей, в том числе и свое собственное, — что базовые потребности мы им неизменно обеспечивали).
И это в любом случае поколение, для которого интернет такой же обязательный признак цивилизации, как водопровод, а значит, это поколение горизонтальных связей, которое не доверяет никакой пропаганде, а окриков сверху вообще не слышит. Они строят свои маленькие сообщества и верят только тому, что слышат от близких и равных себе людей.
Неудобно, правда? Особенно для страны с такой историей, как Россия. Да и с таким настоящим…
Не Китеж, но тыквенный латте
Я пишу сейчас эти строки неподалеку от города на Адриатике, где есть свое русское кладбище, и большое — там похоронены эмигранты времен Гражданской войны, из Крыма и Галлиполи. Еще там стоят развалины школы, которую построил один из них и завещал здание городу с непременным условием: в нем должна быть исключительно школа. Сегодня оно стоит опустевшим, потому что реконструкцию городу не потянуть. А в другом месте стоит и работает по сей день музыкальная школа, открытая, по преданию, вдовой какого-то генерала, которая умела только говорить по-французски, играть на пианино и прилично вести себя в обществе. Этому и начала обучать местных девочек, так с тех пор и повелось.
И что теперь, где теперь вся эта уехавшая Россия — кроме кладбища и развалин? Нигде. Но на улицах города открываются кафе, как на Патриарших или на Садовой, по набережной носятся подростки из лучших столичных лицеев, а в местном доме культуры ансамбль Labirinthus дает концерт музыки трубадуров. Сюда снова переехал кусочек России.
И зачем это всё, — слышу опять ворчание, — никому не нужна, не интересна эта ваша русская культура, ее вообще не должно быть на свете, а вы все обязаны срочно интегрироваться в местное общество и забыть о своих былых привычках и хотелках. А то ишь чего, — добавляют с другой окраины Средиземноморья, — они и тут ищут свой тыквенный латте, пусть хлебают, что дают! Вот мы-то в их годы…!
Это вы кому — снежинкам? Х-ха.
Вся суть в том, что они не строят ни «прекрасную Россию будущего», ни какой-либо еще большой и звонкий проект, ради осуществления которого надо шагать в ногу и говорить по написанному. Кстати, и любители тыквенного латте в Израиле доказали в эти дни, что вполне способны к самоорганизации и активному действию.
Они просто живут. И в этом я вижу огромную надежду.
Прирастет ли в этом городе через несколько десятилетий русское кладбище неподалеку новыми могилами, в том числе моей, или это так, пару годиков пересидеть? Останется ли здесь кафе «Два капитана», где подают харчо и хачапури, будут ли здесь играть музыку трубадуров? Или все ассимилируются и будут расслабленно тянуть ракию под платанами? Или это просто стартовая площадка для рывка дальше, на Запад? А у каждого будет по-своему, и ничего не пропадет зря, потому что каждый человек уникален, каждый день неповторим, и снежинки научились это ценить.
Снежинки живут настоящим — после многих, многих поколений, которые то яростно строили светлое будущее, то так же яростно охаивали мрачное прошлое. Не пытайтесь их от этого отучить, не получится.
Что они смогут изменить?
И на то все мои надежды, связанные с этим поколением. Они — первые в нашей истории люди, для которых жизнь на свободе стала не идеалом, но привычкой. Мы, кто выходил в августе 1991-го к Белому дому, — мы были уверены, что свобода лучше несвободы, но батон должен стоить 18 копеек, ну максимум 36, и везде одинаково. Мы никак не были готовы к тому, что на нас свалилось.
Снежинки тоже не готовы. Мы, их родители, готовили их к совсем другому миру, а потом оказалось, что свою страну мы сдали мародерам. Одни из снежинок уехали, другие остались, дело не в этом. Они идут своими путями и не пытаются их никому навязывать, они дают себе право на ошибку и готовы прощать. Кажется, даже нас, своих родителей, хотя это дается им непросто. Но, в конце концов, психотерапевт необходим каждому человеку, у которого были родители — этому они тоже нас научили.
Когда на сцену в России выйдет это поколение (не все ведь уедут), никакая диктатура станет невозможной. Для нее просто не будет человеческого топлива, на нее не будет никакого запроса.
Я не был идеальным отцом для своих снежинок. Но у меня точно получилось лучше, чем у моих собственных родителей со мной, и когда я это понял, я себя простил за несовершенство. Что точно получится лучше у наших детей — это быть гражданами своей страны, а еще точнее — гражданами мира.
Потому что снежинки признают только те границы, которые ставят себе сами.
