Как и у всех предыдущих лидеров России, продержавшихся у власти долго, его срок включает и период реформ, и период быстрого развития, и период стагнации, и период войны. Что делает срок путинского правления с течением времени все более загадочным — это отсутствие каких-то признаков, которое выделяло бы его из числа других потенциальных кандидатов на российский престол.
Ответ, видимо, состоит в том, что личность лидера в России определяется случайно.
Человек из народа
Владимир Путин не обладает никакими качествами, которые выделяли бы его из числа российских политиков сами по себе, не в силу нахождения на посту президента. Он довольно косноязычен, не может удерживать в голове много имен и цифр, использует, не обновляя, одни и те же примитивные обороты и формулы, обладает посредственным чувством юмора и плохо улавливает настроение аудитории. Вовсе не случайно, что он никогда не производил ни на кого впечатления, пока не стал обладать властью.
А с того момента, как стал, обаяние «появилось» — то самое обаяние власти, когда уважение и любовь вызываются должностью, а не личностью того, кто эту должность занимает.
Алексей Навальный производил впечатление на окружающих в любой обстановке, где бы ни находился, — на искушенных дипломатов на приеме в посольстве или на не интересующихся политикой зэков в колонии. Войди Путин в комнату неузнанным, никто бы и не обратил на него внимания.
В истории российских правителей с долгим сроком правления были и раньше столь же заурядные в личном плане люди — тот же Николай Второй. Но его верховная власть была получена по наследству.
В 1999 году никакой передачи по наследству не происходило — и полученную через назначение премьер-министром власть нужно было отстаивать. За 60 лет до этого Николай Булганин, человек столь же случайный и заурядный, как получил премьер-министерство, высший пост в государстве, так его и быстро упустил.
Понятно, что именно сделало Путина президентом. (На своих первых — и последних, проведенных честно, выборах в марте 2000 года он набрал 53% голосов, почти вдвое опередив ближайшего конкурента.) В отсутствие какой-то собственной политической программы (Путин изначально продолжал ельцинские либеральные реформы, дополнив их великодержавной и милитаристкой риторикой) он воспринимался как «человек из народа». После десяти кризисных лет, когда наверху неизменно находились представители элиты, человек, похожий по взглядам, подходам, манере на среднего россиянина, выглядел привлекательно.
Дефицит индивидуальности
За 25 лет во власти Путин определенно перестал представлять «среднего россиянина». По большинству вопросов его взгляды в 2024 году — это взгляды меньшинства, и зачастую — меньшинства небольшого. Сочетание пожилого возраста (в стране с невысокой продолжительностью жизни) и известной ментальной упругости, не позволяющей подстраиваться под меняющийся мир, привело к тому, что по многим принципиальным вопросам — и экономики, и общественных отношений — взгляды Путина далеки от взглядов большинства россиян.
Резкое ужесточение преследований за высказывания и цензуры — на тему войны и мира, власти, гендерных отношений и т. п. — прямой результат этого расхождения. Кроме того, в 2024 году Путин не воспринимается гражданам как социально близкий человек. В 2024 году у Путина не было никакой возможности выиграть конкурентные выборы. Понадобились аресты, изгнание и, в конечном счете, убийство политических оппонентов, закрытие газет и запрет общественных организаций, выдвижение номинальных, не имеющих шансов альтернативных кандидатов и прямые фальсификации, чтобы зафиксировать «победу».
Насколько невпечатляющ сам по себе Путин как человек, настолько же он лишен индивидуальности как политик. Все 25 лет он назначает людей на ключевые позиции по принципу личной близости; их профессиональные качества явно играют второстепенную роль.
Конечно, государственная власть — огромная площадка, и значительная часть людей во власти пробились туда сами, выиграв конкурентный, пусть и недемократический отбор. Но если у Иосифа Сталина или Никиты Хрущева подавляющее большинство ближайших соратников было результатом этого отбора — люди, умеющие работать по 20 часов в сутки, с быстрым умом, невероятной памятью, мощной психологической устойчивостью, моральной гибкостью и т. п., то у Путина на каждого Игоря Шувалова или Эльвиру Набиулину находится по Игорю Сечину или Владимиру Якунину.
У Леонида Брежнева к концу 18-летнего срока в окружении стало много «своих» людей, но у Путина неспособность работать с сильными и независимыми людьми была с самого начала правления. К 2022 году таких людей в руководстве страны и вовсе не осталось.
В теории такая неспособность отбирать и продвигать профессионалов, пусть и в своих политических интересах, должна была бы привести к потере власти на раннем этапе. Но на практике не привела.
Военная «маржа»
Система работала за счёт того, что наиболее компетентные люди получали возможность невероятно разбогатеть, если их деятельность также обеспечивала благосостояние путинского окружения. В частности, обеспечивала работу правительства.
Тот же Шувалов отвечал за экономический блок правительства в самые сложные годы, но и компенсация ему была — состояние в миллиард долларов. Или, наоборот, как работали РЖД при Якунине или «Роснефть» при Сечине? Точно так же, как и без них, только те топ-менеджеры, которые стали мультимиллионерами, управляя госкомпаниями, ещё и давали возможность путинским друзьям получать невероятные зарплаты, ничего фактически не делая.
Эта система, при которой государство функционирует за счёт того, что наиболее профессиональные субъекты имеют возможность обогащаться неслыханным, по меркам других стран, образом, — «система Путина» может показаться сложной, хитро устроенной схемой. Но она вовсе не является результатом какого-то осмысленного дизайна — это как раз то самое «естественное состояние», к которому система скатывается в отсутствие реального лидера.
Результат скатывания России в «естественное состояние» оказался настолько печальным, что любой комментаторке хочется видеть в нём какую-то целенаправленную задумку. Приятно и удобно верить, что триллионы рублей, потраченные на военные расходы и госбезопасность — результат хитрого, пусть и злодейского замысла. Более трудно — и неприятно! — понять, что на военных расходах всегда самая большая «маржа» и что соображениями безопасности легче всего прикрывать воровство. Милитаризация и коррупция путинского государства не просто дополняют друг друга.
Они не могли бы существовать друг без друга. Точно так же, как протекционизм и изоляция — это не хитрая, пусть и идеологизированная, стратегия. Это то, куда система скатывается по умолчанию, в отсутствие осознанных, целенаправленных, затратных усилий, направленных на то, чтобы их не было.
Архаика и трагедия
Точно так же и «вторая путинская война», внутренняя, война против модерна, реформ, современных общественных отношений — это не просто результат того, что Путину много лет и он не способен меняться в ногу с меняющимся миром.
Архаическая идеология — это идеология, требующая минимальных усилий. Но главное, она хорошо синхронизируется с милитаризацией, она хорошо помогает оправдать репрессии, которые необходимы для удержания власти. Война против ЛГБТК+ — это, конечно, проявление отсталости и невежества. Но это также и война против чужого молодого поколения, растущего большинства. Это — защита собственной власти. Точно так же, как война против права на аборты, против самостоятельности женщин — это и классический консерватизм, и консерватизм политический — беременная женщина с меньшей вероятностью выйдет на митинг, многодетный, завязанный на одно рабочее место мужчина будет более лоялен. Идеология, которая кажется особой, оказывается, на поверку, самой примитивной из тех идеологий, которые оправдывают неизменность прибывания у власти.
«Феномен Путина» состоит в том, что российская государственная система построилась и приняла устойчивую форму вокруг случайного, в сущности, индивида. Результат не мог быть эффективным и оказался трагическим. Полтора десятилетия застоя, когда страна отставала — с каждым годом — от мира, завершились войной, уже унесшей десятки тысяч жизней, репрессиями, приведшими к сотням тысяч беженцев, разрушением науки и образования и созданием новой экономической модели, подготавливающей кризис после окончания войны.
Но убедит ли эта история в том, что стране нужна, чтобы жить и развиваться, другая модель — пока не понятно.
