За время, прошедшее с момента подведения итогов предыдущих президентских выборов, популярность Владимира Путина значительно снизилась. В конце 2017 года, когда начиналась прошлая президентская кампания, его электоральный рейтинг составлял, согласно данным фонда «Общественное мнение», 68%. К январю 2020 года этот индикатор упал до 45%. После этого ФОМ прекратил его публиковать: Кремлю была не нужна столь явная демонстрация того, что большинство россиян больше не хочет видеть Путина своим президентом.
Стартовые условия и фон кампании
Итак, между январём 2020 года и моментом начала войны в феврале 2022 года электоральные рейтинги главы государства нигде не публиковались, а после этого традиционные методики опросов вообще утратили релевантность. Напрямую спрашивать граждан об их готовности голосовать за Путина в условиях нынешних репрессий стало бессмысленно.
Судить об этом можно только по косвенным признакам: например, по открытым вопросам о доверии. В лоб заявить полстеру, что он не доверяет Путину (как это бывает в случае с закрытым вопросом), респонденту сейчас страшно. Он знает, что происходит в стране, и понимает, что в сегодняшних условиях такой акт нелояльности, как публичный отказ в доверии верховному главнокомандующему, вполне может быть проинтерпретирован как «предательство».
В случае же с открытым вопросом, когда фамилия президента не звучит, ситуация несколько иная: просто не назвать Путина — гораздо легче. Респондент чувствует, что в крайнем случае он сможет хлопнуть себя ладонью по лбу и воскликнуть: «Ой, действительно! И как это я забыл про Путина! Пишите: доверяю». Соответственно, по данным ВЦИОМ, в случае с открытым вопросом показатель доверия нынешнему президенту составлял на начало декабря прошлого года 37%, а в июле 2015 года он равнялся, например, 71%.
Характерно, что в последние месяцы перед началом кампании единственным новым трендом из тех, что наблюдались в публичном пространстве, стало появление движения жён мобилизованных, которые добиваются демобилизации своих мужей. Это движение стало, если можно так выразиться, демонстрацией «новой оппозиционности». Оппозиционности, которая проросла в среде прежде лояльных или аполитичных групп населения. Движение быстро заняло вполне критическую позицию по отношению к происходящему в стране. Если в первые месяцы существования практически в каждом заявлении его участницы делали оговорку, что они «в целом» не выступают против СВО, то потом эта оговорка исчезла, а вместо неё всё чаще стало звучать требование мира. Скепсис в отношении российских властей и лично Путина тоже становился всё более заметным.
Словом, фон у кампании складывался для Кремля не самый благоприятный. Да, у властей наметились определённые успехи — украинское контрнаступление остановилось, не достигнув заявленной цели, США прекратили поставки оружия Украине, российским войскам удалось взять Авдеевку, однако все эти достижения носили ограниченный характер и нараставшего тренда на усталость от войны сломать не могли. Зима прошла под знаком негативных для Кремля новостей. В декабре доминировала проблема инфляции, символом которой стали резко подорожавшие куриные яйца; под Новый год её сменила тема массированных украинских обстрелов Белгорода; следом пришёл коллапс ЖКХ, выразившийся в повседневных коммунальных авариях. Начиная с середины зимы в центре повестки оказалась тема репрессий: сначала — смерть Навального, затем — эпопея с желанием властей отказать его семье в выдаче тела; потом — попытка помешать похоронам. Все это совершенно не способствовало появлению в среде лояльных избирателей ощущения оптимизма, а значит — угрожало снижением явки сторонников властей и ростом явки среди оппозиционеров.
Главные особенности кампании
Важнейшей особенностью прошедших выборов стал крайне скудный набор кандидатов, который предложил избирателю Кремль. Все они с первого дня поддержали СВО, одобрили аннексию украинских территорий, голосовали за любые военные инициативы российских властей. По сути, электорат был лишён выбора по главному вопросу политической повестки — вопросу о войне и мире. Сделано это было для того, чтобы избежать референдумного сценария, при котором голосование свелось бы к простой дихотомии: ты за войну или ты за мир. В том случае, если бы Кремль зарегистрировал кого-нибудь из кандидатов, выступающих против СВО, предотвратить этот сценарий у властей не было бы ни одного шанса. Он появлялся только в том случае, если бы антивоенных кандидатов не было вовсе, а сама тема СВО была бы сдвинута на периферию предвыборной повестки.
Второй важной особенностью кампании стала её беспрецедентная содержательная сушка. Как сообщило в докладе по итогам организованного им медиамониторинга Общероссийское движение в защиту прав избирателей «Голос»: «Президентская избирательная кампания 2024 года характеризуется откровенной сушкой информационного поля со стороны главных телевещателей <…> В сравнении с 2018 годом объем эфира, который был уделен выборам в новостных программах федеральных телеканалов, сократился более чем в 1,6 раза».
О Путине российские официальные медиа говорили много, но в подавляющем большинстве случаев речь шла о его деятельности как президента, а не кандидата.
Вот что по этому поводу написал «Голос»: «На протяжении всей избирательной кампании деятельности Путина-президента было посвящено в 5–10 раз больше эфирного времени, чем деятельности всех кандидатов вместе взятых, включая и Путина-кандидата. В сочетании с упоминанием в качестве главы государства кандидат Владимир Путин со старта кампании до 10 марта получил 21 865 упоминаний против 3130 упоминаний трех оставшихся участников предвыборной гонки — почти в семь раз больше. Стоит еще иметь в виду, что сюжеты о выборах обычно очень лаконичные, а сюжеты о деятельности президента, наоборот, очень подробные. Так что в объемах эфирного времени эта разница будет еще больше. На региональном уровне ситуация похожая».
В преддверии голосования, завершая трехмесячный мониторинг российского информационного поля, «Голос» сформулировал свой окончательный вывод следующим образом: «Кампания практически незаметна, она самая бессодержательная за все время наблюдения».
Здесь стоит отметить, что с политтехнологической точки зрения «сушка» используется в ситуации сильных протестных настроений, когда каждый следующий пришедший на участки избиратель рассматривается как потенциальный оппозиционер и, соответственно, чем меньше этих избирателей придет, тем лучше.
Необходимо зафиксировать, однако, что усилия Кремля по «сушке» кампании и снижению явки, предпринимавшиеся в федеральном медийном поле, компенсировались действиями региональных и местных властей, которые накачивали явку с помощью организации разного рода лотерей, бесплатных врачебных осмотров на участках, праздничных мероприятий рядом с ними и так далее. Можно предположить, что указанное противоречие было связано с желанием снизить явку в среде политизированного электората и, наоборот, повысить его в аполитичных группах.
Старт кампании
С самого начала кампании и на протяжении большей её части Путин не мог овладеть предвыборной повесткой. Сначала её захватила Екатерина Дунцова, потом Борис Надеждин. Главной новостью на этапе выдвижения и регистрации кандидатов стали действия антивоенной общественности.
Чтобы войти в топ политической повестки, Путину пришлось выписать зарубежного специалиста — Такера Карлсона, поскольку российская пропаганда не справлялась. Это помогло, но ненадолго — буквально на несколько дней, после чего в центр выборной дискуссии вернулся Надеждин и интрига, касающаяся вопроса его регистрации.
А затем центральной темой стала смерть Навального, затянувшаяся эпопея с выдачей его тела и похоронами. Даже послание президента в этой ситуации не смогло стать главной темой более чем на один день.
Ключевую роль в происходящем сыграла зарубежная российская оппозиция. Согласно оценке электорального аналитика Дениса Попова, анализировавшего интернет-активность граждан, а также организуемый ими сбор средств, всплеск интереса к фигуре Надеждина произошёл именно после того, как поддержать его призвали лидеры либерального общественного мнения, находящиеся за границей: Кац, Ходорковский, Наки, Шульман, Варламов и т. д. Именно их сторонники создали первую волну желающих сдать подписи за кандидата, к которой потом уже стали присоединяться колеблющиеся.
Феномен Надеждина проявился не сразу. На протяжении первых нескольких недель кампании в центре повестки находилась Дунцова, мало кому известная журналистка из Тверской области, никогда до этого в федеральной политике не участвовавшая. Её риторика мало отличалась от того, что говорил Надеждин, она сильно проигрывала ему с точки зрения узнаваемости, однако в ситуации нарастающего массового разочарования, все более приобретавшего антисистемный характер, этот недостаток превратился в достоинство.
В ситуациях, подобных нынешней, избиратель бессознательно ищет кого-то очевидно не связанного не только с властью, но и вообще с существующей политической системой. Люди хотят кого-то «из народа»; кого-то, кто «понимает их нужды», «знает, чем реально живут люди». С учётом указанного фактора полностью «неполитическая» Дунцова поначалу представлялась более подходящим кандидатом, чем много лет присутствующий в российской политике Надеждин. У него появился шанс только после того, как Центризбирком отказал Дунцовой в праве собирать подписи.
Ключевая загадка кампании — почему в отличие от Дунцовой Надеждин был допущен до сбора подписей. Видимо, по воле случая. Если бы он был единственным антивоенным кандидатом, ему бы собирать подписи не позволили, но, поскольку в сравнении с гораздо более опасной Дунцовой Надеждин как угроза в Кремле поначалу воспринят не был, сбор ему все-таки позволили. Можно предположить, что власти решили использовать Надеждина как инструмент маскировки в борьбе против главной угрозы («Смотрите, мы совсем не против антивоенных кандидатов, вот, например, Надеждина же не зарубили»).
Но Кремль не сумел оценить, насколько силен в стране запрос на альтернативу. Личные характеристики кандидатов в таких ситуациях оказываются сильно вторичны, и даже такой неидеальный с точки зрения базового оппозиционного электората политик, как Надеждин, стал казаться в ситуации отсутствия других оппозиционеров не просто приемлемым, а чуть ли не совершенным.
Более полутора лет российская оппозиционная общественность была начисто лишена возможности публично демонстрировать своё несогласие с происходящим, и вот, наконец, она этот шанс получила! Теперь можно было действовать, не боясь репрессий, в рамках закона. В конце концов, разрешение на сбор подписей Надеждину дали сами власти. Можно уверенно предположить, что даже в этой ситуации решиться проявить себя рискнули далеко не все, однако для ядра сторонников оппозиции открывшегося окна возможностей было достаточно, чтобы они начали действовать.
Кремль предпочел реагировать привычным споособом: «Мы не ведем избирательную кампанию, мы работаем». Как писал «Голос»: «По сути, телеканалы подменяют информирование избирателей о выборах информированием их о работе действующего президента».
В нынешних условиях этот традиционный для властей подход сработал против них. Дело в том, что все недовольные происходящим в стране — а это не только оппозиция, но и значительная часть колеблющихся — понимают, что другого такого шанса воздействовать на политическую ситуацию у них не будет еще долго. В этом смысле избирательная кампания была гораздо большей ценностью, чем раньше, когда высказывать свое отношение к происходящему можно было по каждому отдельному поводу: не нравится какое-то конкретное решение властей — можно тут же выходить протестовать, ждать выборов вовсе не обязательно.
Заблокировав возможность протеста в межвыборный период, власти тем самым повысили для людей ценность выборов. Результатом стала полная инверсия паттерна, действовавшего на протяжении предшествующих лет. Если раньше дистанцирование власти от формальной избирательной кампании вело к тому, что кампания маргинализовывалась, а в центре повестки оказывалась власть со своей повседневной деятельностью, то теперь власть и её повседневная работа оказались на периферии политической повестки, а в центре прописались альтернативные кандидаты — по крайней мере в среде людей, интересующихся политикой. Так, по данным сервиса поисковой статистики GoogleTrends, в разгар процедуры сбора подписей Надеждин значительно опережал Путина по количеству запросов.
Феномен Надеждина
Россияне устали от Путина и были бы рады, если бы он исчез, но к борьбе с ним они не готовы. Политики, слишком яростно критикующие Путина, вызывают у большинства граждан опасение. Люди чувствуют, что атаковать Путина в лоб — занятие слишком рискованное, путь к гражданской войне. Именно эта боязнь остается главным ограничителем, не позволяющим несистемной оппозиции завладеть симпатиями большинства.
Сила Надеждина заключалась как раз в том, что он словно бы ушёл от упомянутого конфликта. Он как бы сказал избирателю: «Выбор не ограничивается либо властью, либо радикальной оппозицией. Есть третий путь. Можно добиться перемен без революции». Это любимая мечта большинства граждан, и Надеждин им её подарил. Его неконфронтационный настрой, его готовность к поиску компромисса, декларируемые им планы не ломать режим, а трансформировать его — всё это вошло в резонанс с запросом массовой аудитории.
Проблема здесь в том, что режим меняться не намерен, и чем сильней запрос на перемены демонстрирует общество, тем больше репрессий власти обрушивают на него. Политики типа Надеждина быстро теряют актуальность, они оказываются не адекватны ситуации. Можно предположить, что феномен Надеждина был рожден благодаря исключительным обстоятельствам избирательной кампании: обществу показалось, будто мирные перемены возможны; после утраты надежды феномен этот пошел на спад. Но и спад может оказаться не вечным, и, если Надеждин найдет собственную формулу деятельности, которая позволит ему продержаться до выборов в Госдуму 2026 года, он получит ещё один шанс.
Дальнейший ход кампании, ее завершение
В разделе, посвященном главным особенностям кампании, я сказал, что важнейшей задачей Кремля было не допустить превращения выборов в референдум по вопросу о войне и мире. Для этого требовалось сдвинуть СВО на периферию политической повестки. Именно поэтому в главных агитационных материалах — например в предвыборных роликах, демонстрировавшихся по общенациональному телевидению, тема СВО присутствовала по минимуму. В тексте ежегодного послания президента, сыгравшего роль его предвыборной программы, эта тема тоже была явно вторичной — и с точки зрения уделенного ей времени, и в смысле практически полного отсутствия чего-то помимо пустых лозунгов. Владимир Путин выдвинул значительное количество конкретных инициатив, касающихся большинства других сфер жизни страны, поэтому их отсутствие в теме СВО особенно бросалось в глаза. (Не считать же инициативой обещание сделать из участников СВО «новую элиту»?)
В социальных сетях шла совсем другая кампания: телеграм-каналы «военкоров» активно распространяли рекламные ролики, призывавшие голосовать за Путина, «потому что он сказал, что Одесса русский город» и потому что он сказал то же самое про Харьков. Здесь СВО находилась не просто в центре повестки — она выступала единственным электоральным мотивом. Авторы как бы говорили избирателям: «Вам ещё Одессу и Харьков брать». Ролики не были официально оплачены с избирательного счёта кандидата и, значит, нарушали закон самим фактом своего появления. Самая главная проблема заключалась не в этом, а в том, что ролики активно распространялось в социальных сетях и обсуждалось гражданами, а значит, вышли далеко за пределы аудитории военкоров. Всё это мешало основной избирательной кампании президента, не позволяя минимизировать тему СВО и полностью расфокусируя её месседж. Но остановить указанную активность штабу Кириенко либо не удавалось, либо он этого даже не пытался сделать.
Отказ в регистрации Надеждина создал вакуум, его заполнил выдвиженец партии «Новые люди» Владислав Даванков. Как уже сказано, российский оппозиционный избиратель понимал, что следующая возможность продемонстрировать несогласие с властью представится нескоро, поэтому выпавший в 2024 году шанс он хотел использовать по полной. С этой целью в качестве очередного объекта приложения усилий протестный электорат избрал того кандидата, который по сравнению с остальными показался ему наименее воинственным.
Повторим, что значительная часть российских избирателей — даже та, что настроена к правящему режиму очень критично, — не готова к решительному штурму бастионов власти. Они чувствуют, что протест должен оставаться «сигнальным», то есть информирующим власть о недовольстве электората, но не претендующим на немедленное свержение режима. Чувствуя подобный настрой большинства, даже значительная часть ядра российской оппозиции согласилась, что Даванков — лучший вариант из оставшихся, поскольку выборы — всегда борьба за большинство, а большинство на столь решительный вариант разрыва с системой, как голосование против всех кандидатов, не готово.
Даванков и действовал по принципу «и хочется, и колется». В начале кампании он демонстративно поставил подпись в поддержку Надеждина, явно рассчитывая получить его избирателей после того, как ему откажут в регистрации. В ходе кампании он предложил несколько явно либеральных инициатив — вроде законопроекта о борьбе с доносительством. Но говоря о необходимости заключения мира с Украиной, он уточнял, что мир необходим «на наших условиях», в агитационной продукции тщательно избегал темы СВО, хотя именно она — ключевая для российских избирателей. Было видно, что занять откровенно антивоенную позицию, подобно Надеждину, Даванков боится, а занять жёсткую позицию в пользу войны — не хочет. Даже этого оказалось достаточно, чтобы часть российской зарубежной оппозиции, в первую очередь Кац, сочла голосование за Даванкова приемлемым способом демонстрации антивоенного настроя. Трудно сказать, сколько голосов в реальности набрал Даванков, очевидно, гораздо больше, чем отражают официальные итоги выборов.
Главной акцией оппозиции стал «Полдень против Путина». Её смысл заключался в том, что раз уж противники режима не могут воздействовать на официальные итоги голосования, то им надо хотя бы попытаться подорвать к ним доверие. Надо было создать картинку высокой протестной явки, а для этого как-то маркировать себя. Сделать это надо было в такой форме, которая не позволяла бы властям использовать против участников акции силу.
И было решено, что в качестве маркера будет выступать время появления на участке — 12.00 в последний день голосования. Мероприятие поддержали практически все лидеры оппозиции — как те, кто за рубежом, так и находившиеся в России, в том числе в тюрьмах. В одном из своих последних писем из-за решетки акцию поддержал и Алексей Навальный.
Власти предприняли самые серьезные усилия, чтобы помешать мероприятию. Роскомнадзор заблокировал сайт акции; прокуратура объявила, что ее участники могут быть обвинены в экстремизме; провластные тролли рассылали фальшивые письма якобы от организаторов с сообщениями, что мероприятие переносится на другое время; региональные и местные власти организовали массовые гуляния, стараясь размыть картинку большого скопления избирателей возле участков скоплениями праздношатающихся граждан; чтобы ослабить эффект массовой явки, организованной оппозицией в полдень воскресенья, власти сгоняли на участки бюджетников и сотрудников подконтрольных предприятий — в другие дни.
Многие оппозиционные СМИ просили протестно голосующих граждан отправлять им фотографии своих бюллетеней с целью их публикации, поэтому власти создали в воскресенье на участках атмосферу тотального контроля за процессом голосования, когда людям, заполняющим бюллетень, организаторы в буквальном смысле слова заглядывали через плечо, а когда те голосовали «неправильно», в некоторых случаях даже задерживали их. Символом происходящего стал инцидент в Керчи (то есть на оккупированной территории Украины), где избиратель, написавший нечто в бюллетене, съел его в момент задержания полицией. Конституционно закреплённый принцип тайного голосования был в этот день окончательно уничтожен.
Можно предположить, что запугивание сыграло свою роль и оппозиционная явка оказалась гораздо ниже, чем можно было ожидать. Но благодаря Москве, Санкт-Петербургу и особенно зарубежным столицам в полдень воскресенья «голосовать» пришло немало людей, и картина протеста на выборах оказалась весьма убедительной. В совокупности с огромными очередями людей, сдающих подписки в поддержку выдвижения Надеждина, а также толпами граждан, сначала организующих стихийные мемориалы в память о Навальном, а затем участвующих в его похоронах, участники акции «Полдень против Путина» уверенно разбили утверждение российских властей, будто нынешний курс поддерживает подавляющее большинство граждан, а оппозиция никого не представляет. Массовое протестное движение, которого в стране не было с начала войны, сумело материализоваться.
Недостоверный результат
Власти могли сделать итоги выборов гораздо более достоверными — достаточно было нарисовать не 87%, как это сделал Кремль, а 55–56%. Тогда у пропаганды были бы основания говорить о честности прошедшей кампании. Важнейший вопрос: почему Путин этого не сделал?
Скорее всего, побоялся, что сам факт заботы о достоверности может быть интерпретирован как слабость. В 2018-м нарисовал себе 76% и не сильно по этому поводу переживал, а тут вдруг скромным стал — такие интерпретации в устах бюрократов были неизбежны. Путин опасался, что «скромность» будет воспринята как доказательство утраты контроля над аппаратом или утраты аппаратом контроля над страной.
Выбирая между возможностью решать задачи повышения достоверности итогов выборов и, значит, легитимности его правления, с одной стороны, и демонстрацией силы, с другой стороны, Путин предпочел силу. Модель, известная со времен Древнего Рима: Oderint, dum metuant («Пусть ненавидят, лишь бы боялись»).
Определить реальный процент, набранный Путиным, не представляется возможным. Во-первых, фальсификации были необычайно широкими, а возможности независимого наблюдения за процедурой подсчёта минимальными. Широко разошедшееся определение «самые нечестные выборы в истории России» представляется вполне адекватным.
Во-вторых, надо иметь в виду жесткие репрессии и кампанию запугивания, которыми сопровождались выборы. У кого-то из избирателей такие вещи вызывают злость, а у кого-то страх. Переход между первым и вторым возможен в обе стороны, однако уловить грань, при которой он совершается, для больших аудиторий невозможно, поскольку эмоции эти очень индивидуальны и зачастую не осознаются даже самим избирателем. В логике «стокгольмского синдрома» страх зачастую способен трансформироваться в лояльность.
Очевидно, что в современной России этот процесс имеет место, однако оценить его масштабы сейчас, как кажется, невозможно.
После выборов
Любая неудавшаяся революция ведёт к временному ослаблению напора оппозиции, её деморализации и торжеству реакции. Проблема — в завышенных ожиданиях, которые в случае неудачи всегда оставляют разочарование. Формула проста: чем выше ожидания, тем сильнее ощущение, что плетью обуха не перешибешь.
В этом смысле нельзя не признать, что последствия российских президентских выборов 2024 года не будут для оппозиции сокрушительными. Особых иллюзий по поводу перспектив борьбы ни у кого не было, все знали, что Путин останется президентом. Задачи-максимум в виде его свержения никто перед собой не ставил, а с задачей-минимум — использовать ситуацию для нанесения режиму максимального ущерба с точки зрения легитимности — протест справился. Путину, который всегда укреплял позиции в общественном мнении с помощью победы над «врагом», на сей раз сделать это если и удалось, то только в минимальной степени. С точки зрения общественности, схватки как таковой не было, а раз не было схватки, то и радоваться удаче не приходится.
