26 лет назад, в те далекие годы, когда я был ещё отчасти марксистом и когда в мире, казалось, существовали намного более важные проблемы, чем перспективы войны России против Украины, вышла моя книга «Расколотая цивилизация». В ней я высказал мысль, что главный социальный конфликт будущего общества возникнет не между какими-то сплоченными классами, а между людьми, обладающими уникальными способностями и в основном мотивированными нематериальными стремлениями, и теми, кто ничем не отличается от массы и ищет прежде всего стабильности и заработка. Конфликт этот, казалось мне, особенно страшен потому, что при капитализме рабочие и буржуа были несомненно нужны друг другу и постоянно «торговались» о долях в общественном богатстве — тогда как в новых условиях недовольные бедняки никак не интересуют суперуспешных цифровых бизнесменов и не имеют права претендовать даже на сохранение своей доли в национальном достоянии, не то что на ее рост. Как «расколотая цивилизация» сможет сохранять устойчивость, я не писал — у меня просто не было на этот вопрос ответа, тем более что имущественный разрыв увеличивался в те годы как в отдельных развитых обществах, так и в мире в целом.
Бóльшая часть последующей истории подтвердила мои предположения. Капитализации и успешность «технологических» компаний, которые уже тогда казались запредельными, выросли на порядок — как выросло и неравенство в распределении общественного богатства. Если в 2000 г. самый богатый в США человек, Билл Гейтс, обладал состоянием, равным 900 тыс. медианных доходов американского домохозяйства, то уже в декабре 2024 г. отрыв Илона Маска по этому показателю вырос до 6 млн раз. Реальные доходы более трети жителей США за эти годы снизились, а минимальная заработная плата с учетом инфляции стала меньше почти на 23%.
Власти и бизнес, конечно же, искали варианты смягчения приближавшегося конфликта.
С одной стороны, увеличивались бюджетные траты на социальное обеспечение: за четверть века расходы только федерального правительства на эти нужды (по статьям «social security», «income security», «Medicare» и «Medicaid») выросли в 3,3 раза, с $1,01 до $3,35 трлн. Даже число постоянных получателей талонов на еду в США подскочило с 17,1 млн человек в 2000 г. до нынешних 42,1 млн и конца-края «новому социализму» не видно.
С другой стороны, глобализация, ставшая основой роста информационной экономики, «подала на бедность» многим из тех, кого она оставила на обочине: только с 2000 по 2005 г. джинсы, блузки и прочая массовая одежда в США подешевела более чем на 20%; цены на бытовую технику падали еще быстрей, а с учетом ее потребительских качеств — фантастически быстро. Не стоит и напоминать, что снижение цен происходило по мере и вследствие того, что производство всей подобной продукции перемещалось все глубже в сердце развивающегося мира, где о западном процветании никто не мечтал.
Все эти параллельные процессы — надувание технологического «пузыря», выкачивание денег из бизнеса по налоговым каналам в систему социального вспомоществования и поддержание видимости нормальности через импорт дефляции — не могли продолжаться вечно и должны были воплотиться в той или иной версии социального конфликта. Но Америка — страна парадоксов, и она представила миру совершенно невероятное шоу.
Вместо того чтобы схлестнуться в новом эпизоде «классовой борьбы», ее нынешние антиподы «слились» в порыве безумной страсти. Самые богатые люди Соединенных Штатов, резвившиеся на второй инаугурации Дональда Трампа, а сейчас чуть ли не на аукционе покупающие места в тусовочном клубе его отпрысков, неожиданно умилились страданиями бедного народа, талантливо описанными в «Элегии Хилбилли» нынешним вице-президентом Джей Ди Вэнсом, и образовали непобедимую коалицию, вынесшую из Белого Дома «сонного Джо» и его партнершу, которые в целом намерены были неспешно двигаться прежним курсом, немного исправляя те или иные его перегибы и недочеты. Курс тот, понятное дело, никакого решения насущных проблем не рисовал, загоняя Америку во всё бóльшие долги и финансовые сложности, но что бы ни происходило, предположить альянс самых ревностных сторонников ничем не ограниченного прогресса и наиболее проигравшей от него части общества я, признаюсь, не мог — а предположить, что он способен оказаться устойчивым и привести общество к новым высотам, не могу и сейчас.
Проблемы «расколотой цивилизации» состоят, как мне сейчас видится, в возрастающей ненужности «массового человека» в его главной до последних лет функции — функции производителя товаров и даже услуг. Современному технологическому обществу люди нужны в двух других ипостасях: с одной стороны, как создатели чего-то существенного нового (а если быть точнее — то чего-то оригинального, что привлекает внимание; этим оригинальным могут быть любые проявления культуры или творчества, а не только технологии); а с другой стороны, как потребители — и вполне традиционной продукции, и этой «оригинальщины». Но не более.
Поэтому вернуть в США производство холодильников или мебели практически невозможно — даже если сегодня всем кажется, что это было бы прекрасно и эффективно (мы имеем тут дело с некоей аберрацией сознания, подобной тому, как в России множество людей ностальгируют по СССР, но никто не захочет жить в его реинкарнации, если возникнет возможность восстановить прежние порядки). До поры до времени эту ненужность западного человека как производителя удавалось скрывать как раз посредством глобализации, повышавшей прибыли американских и европейских корпораций за счет снижения издержек и за счет безграничности рынка сбыта, делавшей массовые товары более доступными. Все это позволяло поддерживать высокий уровень благосостояния и даже сохранять устойчивость государственных финансов (первая волна «технологической» глобализации, как мы помним, в последний раз обеспечила профицит федерального бюджета США в 1998–2000 гг.) — но только до поры до времени. И сейчас проблема, которая казалась мне неразрешимой ещё в конце 1990-х, снова выходит на повестку дня.
Стоит заметить, что т. н. «левые» по сути предлагали ее единственно возможное решение — «умитроворение» становящегося лишним населения социальными программами (от бесплатного здравоохранения до «базового безусловного дохода»). Но проблема, как я и предсказывал, состоит в том, что в современном мире удовлетворение основных материальных потребностей раскрывает стремление самовыразиться — даже у тех, кому мало есть что сделать или сказать в конструктивном ключе. Огромный «спрос» на все то, что часто обобщается в «политике идентичности» — это и есть следствие происходящих перемен: чем благополучнее будут становиться в целом мало кому нужные люди, тем больше внимания они будут уделять самим себе и тем более активно будут подчеркивать свои отличия от других (пусть даже и всецело выдуманные).
В массовом индустриальном обществе социальное обеспечение и повышение благосостояния были решением многих проблем, но сегодня, мне кажется, они способны только их наращивать, и что с этим можно сделать, я не знаю — как не знал и четверть века тому назад.
Вероятно, что альянс американских супербогачей с традиционалистами из сельской Пенсильвании скоро закончится: для первых он та же микстура от скуки, какой для Владимира Путина выступила «движуха» в Украине; для вторых — несбыточная мечта, в реализации которой они вряд ли захотят поучаствовать на деле. Илон Маск уже засобирался прочь из Вашингтона к своим любимым бизнес-проектам, и через какое-то время это станет новым трендом.
Но что может придти всему этому на смену? Ведь Дональд Трамп появился не просто так — он выразил недовольство миллионов людей прежней системой, и запрос на альтернативу никуда не исчезнет. Именно поэтому вопрос о стратегиях западных обществ на среднесрочную перспективу остаётся важнейшим — и безответным — вызовом современной нам эпохи…
