Значение запущенного западными союзниками процесса возвращения Сирии в мировую экономику сложно переоценить — речь идет как минимум о коренном пересмотре всей архитектуры отношений на Ближнем Востоке. Уверенно превращающаяся в американского сателлита Сирия традиционно играет в этом регионе одну из ключевых ролей.
Еще полгода назад, пожалуй, сложно было представить на Ближнем Востоке страну более дружественную Москве, чем Сирийская Арабская Республика (САР) — давний партнер, верный и надежный друг сперва СССР, а затем и Российской Федерации. Когда я, окончив в 2005 г. МГИМО, поступил там же в аспирантуру, Дамасский университет значился первым в списке иностранных вузов, предлагавшихся для диссертационной стажировки (не состоявшейся лишь по причине моих личных финансовых ограничений).
После 75-летней годовщины окончания ВОВ в 2020 г. мой набравший к тому времени популярность в России военный роман «Последний рубеж» (о событиях в родном Новороссийске 1942–1943 гг.) привлек наибольшее внимание арабской интеллигенции именно в Сирии, а не в столь же близком Москве Алжире, например, где я служил тогда российским консулом. В 2021 г. по заказу председателя Генерального книжного совета (ГКС) при Министерстве культуры САР Таира Зин-ад-Дина мой роман был переведен на арабский язык сирийским переводчиком художественной литературы Аднаном Джамусом и внесен в реестр иностранных произведений, издание которых было запланировано в Дамаске на 2022 г. Но в феврале 2022 г. я открыто выступил против войны в Украине, а в мае того же года уехал из России, продолжая критиковать Путина, по просьбе российского посольства в Сирии перевод «Последнего рубежа» был исключен из Исполнительного плана Национального проекта по переводам ГКС Минкультуры САР.
Таким образом, даже для меня — человека, никогда не служившего в Сирии и ни разу в ней не бывавшего — эта страна всегда незримо присутствовала в профессиональной и личной жизни, постоянно напоминая о себе как о прочнейшем оплоте вековой и незыблемой российско-арабской дружбы. На протяжении десятилетий — с моего первого урока арабского языка в МГИМО до моего последнего дня на дипслужбе в путинско-лавровском МИДе — мне, как очень многим в мире, казалось, что никакая, даже самая преступная и бездарная российская власть не сможет окончательно растратить богатейший потенциал отношений с Сирией и потерять эту страну в качестве близкого союзника Москвы…
Но известный геостратег из Кремля порой действительно умеет удивлять.
Как же это произошло? Как можно было «слить» настолько важного союзника нескольким бандам бородатых «бармалеев» в шлепках? И чего теперь ждать Кремлю от новой власти в Дамаске?
Ставка на банкрота
Путин решил вмешаться в сирийский конфликт в 2015 г., когда режим президента Башара аль-Асада (представителя общины алавитов, религиозно близкой к шиитскому исламу) оказался на грани поражения от разрозненных повстанческих группировок. Российская авиация и военные советники помогли сирийской армии переломить ход гражданской войны. За несколько лет российской военной поддержки Дамаск (столица), Алеппо, Хомс и другие города вернулись под уверенный контроль асадовского правительства. На средиземноморском побережье Сирии, в Тартусе, укрепилась база ВМФ России, а близ Латакии открылась крупная авиабаза Хмеймим — важнейший плацдарм российского военного влияния на Ближнем Востоке и в Северной Африке.
Однако, выиграв первые сражения и стабилизировав ситуацию, Москва надолго увязла в сирийской трясине. Несмотря на все усилия Путина, Сирия по-прежнему оставалась сильно разделенной. На севере и востоке страны при поддержке США фактически возник автономный курдский регион. На северо-западе в провинции Идлиб укрепились остатки повстанцев-исламистов — преимущественно из группировки «Хайят Тахрир аш-Шам» (араб.«Организация освобождения Леванта», ХТШ). На юге бесконечно тлело недовольство в рядах различных меньшинств — в первую очередь, друзов (арабоязычной общины, исповедующей вероучение, отличающееся от традиционного ислама).
Режим Асада, худо-бедно удерживая столицу, оказался полностью зависим от внешней помощи — непосредственно находящихся в стране российских военных и действующих в других странах региона единоверных ему (шиитских) иранских прокси: ливанской «Хезболлы», йеменской «Ансараллы» (хуситов), разного рода палестинских группировок на территории Израиля и др. Экономика Сирии лежала в руинах. Страну продолжали душить западные санкции. Израиль регулярно наносил высокоточные болезненные авиаудары по иранским целям на сирийской территории, уже тогда демонстрируя всему миру подлинную «эффективность» многочисленных российских систем ПВО.
Достигнув предела своих возможностей, Москва попыталась конвертировать военный успех в политический. С этой целью вместе с Турцией и Ираном Россия запустила т. н. «Астанинский процесс». Эта инициатива мирного урегулирования должна была закрепить роль РФ как главного посредника на всех площадках между официальным правительством Сирии в Дамаске (Башаром Асадом) и вооруженной сирийской оппозицией.
Однако к 2023 г. стало очевидно, что и сам вооруженный конфликт, и все переговоры по нему зашли в тупик. В Москве начала сказываться усталость. К тому же развязанная в 2022 г. война против Украины оттянула себя значительные ресурсы и основное внимание Кремля. Нагрузка от сирийской кампании ложилась все более тяжелым бременем на российский бюджет и оттягивала на себя становившиеся все более дефицитными военные ресурсы Кремля. В то же время каких-либо ощутимых дивидендов в виде выгодных контрактов или крупных инвестиционных проектов в Сирии не появилось.
За время моей службы в российском МИДа в беседах с профессиональными дипломатами-арабистами мне часто приходилось слышать сравнения сирийской операции Путина с афганской авантюрой СССР — дорогостоящей, но совершенно бессмысленной с практической точки зрения военной кампанией, какие всегда предпринимаются с единственной целью — продемонстрировать мнимую силу на внешнем периметре зоны своего влияния. Как и афганская война, вторжение в Сирию не принесло Москве никакой реальной экономической или геостратегической отдачи.
Одержимый имперскими амбициями Путин продолжал с маниакальным упорством поддерживать политического банкрота Асада, чья легитимность в глазах значительной части сирийцев давно перестала отличаться икаться от статистической погрешности. А любые альтернативные политические силы, с которыми тогда еще можно было выстроить доверительный диалог, Москва показательно отвергала и всячески демонизировала их как террористов. Даже стремительно нараставшая слабость коррумпированного режима Асада не заставила путинских дипломатов перестать плевать в колодец, из которого неожиданно потребовалось напиться в 2025 г.
Афганский сценарий
Поворотным моментом новой ближневосточной реальности можно назвать полную неопределенностей осень 2024 г. В США неожиданно для многих президентские выборы выиграл Дональд Трамп, который вернулся в Белый дом с решимостью довести до конца не реализованные им замыслы первого срока. Совпадение или нет, но уже через несколько недель после резонансных американских выборов в Сирии поднялась новая волна боевых действий.
Долгие годы дремавший северо-западный фронт неожиданно ожил. Отряды ХТШ из Идлиба — возможно, вдохновленные успехом Талибана в Афганистане и, не исключено, ободренные тайной поддержкой извне — перешли в стремительное наступление. Турция, формально признавая ХТШ террористической организацией, демонстративно закрыла глаза на действия исламистов. Одновременно с этим на востоке и юге оживились разрозненные проамериканские силы — остатки повстанцев, тренированные инструкторами из США в приграничной зоне ат-Танф. Как сейчас становится понятно, формально поддерживающие разные сирийские оппозиционные группировки Вашингтон и Анкара, скорее всего, негласно координировали действия подопечных.
Под ударами с нескольких направлений и при неожиданном для многих полном бездействии российских военных режим Асада начал на глазах разваливаться. Гигантские плакаты с портретом сирийского диктатора, развешенные по всей стране и символизировавшие непоколебимость его власти, посыпались со стен зданий как сухая листва с деревьев поздней осенью. К началу декабря после падения Хамы и Хомса, а также ударов с юга и востока Дамаск оказался в окружении. Башар аль-Асад сбежал из страны и сейчас, по слухам, скрывается в России. Вотчина ненавистного сирийцам алавитского режима — прибрежная Латакия, не надеявшаяся на снисхождение революционных властей за многочисленные давние обиды — закономерно пала последней. Там до сих пор происходят иногда вспышки ожесточенного насилия против единоверцев свергнутого узурпатора.
Скорость разворачивающихся в Сирии событий фактически поставила Путина перед совершившимся фактом. Вступить в прямое столкновение с наступающими антиасадовскими силами он не решился. Россия была вынуждена эвакуировать из своего посольства в Дамаске десятки дипломатов и прочих сотрудников через территорию соседнего Ливана. Таким образом, эксперты, критиковавшие в кулуарах МИДа сирийскую авантюру Путина, сравнивая ее с Афганистаном, оказались полностью правы. Она и началась как Афганистан — с ничем не мотивированной и никак не просчитанной поддержки одной из сторон внутреннего конфликта без внятно сформулированных целей и намерений, продолжалась, как Афганистан — десятилетие бессмысленного военного присутствия, увеличивавшего с каждым годом лишь расходы и потери, и закончилась тоже как Афганистан — позорным бегством.
Что же стало причинами столь грандиозного провала? Почему Россия, столько лет удерживавшая режим Асада на плаву, так быстро потеряла контроль и над ним, и над всей Сирией? Есть три основные причины.
Во-первых, стратегическая недооценка. Похоже, Кремль просто не верил в способность разрозненных повстанческих групп объединиться и тем более заручиться поддержкой Запада. Это, должно быть, многое говорит о качестве внешнеполитической экспертизы российских спецслужб в целом и работы российской внешней разведки в частности. Еще в 2021 г. в интервью для программы «Frontline» на телеканале «PBS» специальный представитель США по Сирии Джеймс Джеффри говорил, что Вашингтон может «рассматривать ХТШ как полезный инструмент в борьбе против Асада». Он назвал эту группировку «наименее плохим из имеющихся вариантов» в Идлибе и уже тогда описал ее как возможный «актив американской стратегии» на Ближнем Востоке. Сложно сказать, видели ли эти заявления в Ясеневе (штаб-квартире российской Службы внешней разведки), и, если видели, насколько глубоко их проанализировали, но факт в том, что спустя три года все и вышло именно так, как об этом открыто заявил Джеймс Джеффри.
Во-вторых, ресурсное перенапряжение России. Из-за затяжного конфликта с Украиной и экономических санкций у Москвы, похоже, попросту не осталось ни военных, ни финансовых ресурсов, которые можно было бы бросить на спасение важного ближневосточного форпоста.
В-третьих, геополитическая изоляция России. Если до агрессии против Украины Кремль худо-бедно сохранял остатки былого советского геополитического влияния, из-за чего Турция и арабские страны Персидского залива (основные региональные игроки на Ближнем Востоке) пусть и неохотно, но учитывали мнение Путина, то к исходу 2024 г. его авторитет ослаб уже настолько, что с ним там перестали считаться. Анкара, прежде добросовестно координировавшая с Москвой свои операции в Сирии, в решающий момент открыто наплевала на обязательства перед Кремлем. Саудовская Аравия, Катар и Объединенные Арабские Эмираты, недавно еще вроде примирявшиеся с Асадом, забыли о нем на следующий же день после свержения и сразу взяли курс на развитие отношений с новой властью. Даже Китай, который мог бы теоретически поддержать Асада, предпочел сохранять нейтралитет, не желая ссориться с Вашингтоном по «второстепенному» для себя вопросу. И когда сирийский режим затрещал по швам, Путин остался единственным заинтересованным в его спасении. Однако, спалив все свои ресурсы и резервы в Украине, он больше не имел никакой возможности поддержать дружественную ближневосточную диктатуру.
Новая метла по-новому метет
Вакуум, возникший после падения пророссийского режима в Дамаске, был моментально заполнен другими силами. Вашингтон, фактически получив то, чего безуспешно добивался с 2011 г. (падение режима Асада), незамедлительно стал позиционировать себя куратором «новой Сирии». Уже в конце декабря 2024 г. самопровозглашенный временный премьер, а с января 2025 г. — новый президент страны Ахмад аш-Шара’а (он же — Абу Мухаммад аль-Джулани, бывший лидер ХТШ) — начал получать прямую поддержку от США.
Государственный секретарь Марко Рубио так комментировал первые переговоры Вашингтона с представителями Дамаска на брифинге Госдепартамента 15 мая 2025 г.:
«Мы видим позитивные сигналы от новой сирийской администрации, включая готовность к диалогу с Израилем и желание изгнать из страны иностранных террористов».
На следующий день, 16 мая 2025 г., в интервью телеканалу CNN он добавил:
«Если новая власть в Сирии действительно готова к миру с Израилем и к изгнанию экстремистов, мы будем готовы им в этом помочь».
Эти два заявления ознаменовали, по сути, наступление новой ближневосточной реальности — просоветская, а затем и пророссийская Сирия, десятилетиями считавшая Израиль и США первейшими врагами, протянула руку Иерусалиму по согласованию с Вашингтоном. Таким образом, непримиримые враги со времен т. н. «Шестидневной войны» (1967) сегодня заявляют о начале движения к исторической нормализации отношений.
Тем удивительнее этот перелом выглядит персонально для меня, живущего сейчас в Израиле. Полгода назад я окончил «ульпан» (курсы иврита для новых репатриантов) и хорошо помню, как октябре 2024 г. — т. е. спустя более полувека после той войны и всего за месяц до внезапного броска ХТШ на Дамаск — мы слушали и разбирали на уроке с преподавателем израильскую песню 1970-х гг. Та песня исполнялась от имени еврейской девочки, которая выходит из бомбоубежища после обстрела ее родного киббуца на севере Израиля, полностью уничтоженного снарядами из Дамаска. Теперь же сирийская и израильская столицы уже несколько месяцев обмениваются не бомбовыми ударами, а дипломатической корреспонденцией с конструктивными предложениями по развитию двусторонних отношений.
Конечно, пока сложно делать однозначные выводы о готовности новых властей Сирии присоединяться к т. н. «Авраамическим соглашениям» (о нормализации отношений арабских стран с Израилем). Появилось несколько публикации о якобы наличии у Ахмада аш-Шара’a таких планов (например, в Al-Monitor, The Jerusalem Post и Reuters), но все они ссылались лишь на анонимные источники или непроверенные утечки из дипломатических кругов, тогда как официальных заявлений до сих пор сделано не было. Также стоит осторожно относиться к заявлениям, будто израильско-сирийская вражда якобы полностью осталась в прошлом, и обновленная Сирия уже якобы на всех парах идет навстречу Израилю, начав арестовывать на своей территории некоторых экстремистов из палестинских группировок, чего Асад никогда бы не сделал. Скорее всего, далеко не все действия сирийских властей напрямую связаны со стремлением наладить отношения с Израилем или удовлетворить желания США. Однако вместе с тем очевидно, что преследующий собственные интересы аш-Шара’a, по крайней мере, на уровне заявлений и намерений уже сейчас декларируют готовность двигаться навстречу западным подходам — то есть в прямо противоположную от России сторону.
Не менее активно в сирийский вопрос включилась и Турция, которая десятилетиями враждовала с Асадом, требуя его ухода, и активно вмешивалась в сирийский конфликт, поддерживая оппозицию. Эрдоган также ощущает себя одним из главных бенефициаров случившихся перемен. Тысячи турецких солдат и так уже давно находились на севере Сирии, контролируя прифронтовую зону, а после свержения Асада Анкара мгновенно легализовала свое там присутствие. Уже в январе 2025 г. в турецких и арабских СМИ появились сообщения о подготовке к открытию турецкого посольства в Дамаске и о назначении временного поверенного в делах (полноценный глава дипмиссии при отсутствующем после). Позже стало известно, что глава турецкой разведки тайно посещал сирийскую столицу для встречи с новоявленным сирийским президентом.
Таким образом Турция, ранее неофициально поддерживавшая сирийскую оппозицию, теперь, после прихода последней к власти, делает это открыто. Среди прочего Анкара стремится по возможности модифицировать новый режим в Дамаске, чтобы смягчить его радикализм.
Напомн/, что изначально движение ХТШ — это группировка, отколовшаяся от «аль-Каиды», которая до сих пор включена в списки террористических организаций ООН, США и даже самой Турции. Однако после победы над Асадом ХТШ отчаянно пытается сменить имидж, позиционируя себя как движение с умеренной исламской идеологией и заявляя о готовности учитывать интересы всех этносов или конфессий. С большой долей вероятности можно предположить, что такие шаги предпринимаются не без подсказок из Анкары, поскольку они, по меньшей мере, удивительно резонируют с позицией самой Турции.
В частности, 10 февраля 2025 г. турецкий мининдел Хакан Фидан на пресс-конференции в Анкаре заявил, что «новому сирийскому руководству необходимо обеспечить права всех меньшинств — христиан, курдов, туркмен, алавитов — и не допустить превращения Сирии в пристанище террористов». Очевидно, отвечая ему, Ахмад аш-Шара’а в интервью турецкой газете «Йени Шафак» 18 февраля 2025 г. подтвердил настрой новых сирийских властей на «стратегические отношения с Анкарой», поблагодарил Турцию за поддержку сирийских беженцев и заявил, что «эта победа [свержение Асада силами ХТШ — С. К.] — победа не только сирийского народа, но и турецкого».
Но было бы слишком поверхностным рассматривать ХТШ лишь как марионеток Эрдогана. Есть все основания полагать, что Анкара все-таки не контролирует их полностью, поэтому дальнейшая степень сговорчивости Дамаска (после того, как аш-Шара’а укрепится во власти) — вопрос открытый. Тем не менее пока очевидно, что зависимость новой сирийской власти от турецкой помощи огромна. Ведь для восстановления элементарного порядка и экономики потребуются немалые ресурсы — как минимум электричество, вода, продовольствие и еще очень многое из того, что поставляет именно Турция. Кроме того, пока турецкие строительные фирмы делят многообещающие контракты на подрядные работы по послевоенной реконструкции южного соседа, политическое руководство вынашивает исторические планы раз и навсегда решить важным для Анкары «курдский вопрос».
Курды — крупнейшее этническое меньшинство Сирии, компактно проживающее на северо-востоке (т. е. у турецкой границы). Долгое время они были союзниками США в борьбе против «Исламского государства» (бывшая ИГИЛ) и благодаря этому добились там широкой автономии. Однако после свержения Асада они оказались в подвешенном положении, поскольку Вашингтон решил частично пожертвовать их интересами в угоду Турции. В апреле 2025 г. под давлением США курды договорились с Дамаском — их силы ушли с востока провинции Алеппо, а на освобожденные территории вошла правительственная армия. В обмен на это Турция снизила интенсивность авиаударов, а сирийское правительство — восстановило контроль над нефтяными районами. Курдам же пообещали культурную автономию и участие в госуправлении под гарантии со стороны США и Франции.
В южной части страны также наступили перемены. Населяющие ее друзы — арабоязычная религиозно-этническая группа, сосредоточенная большей частью в провинции ас-Сувэйда (юго-запад Сирии) — долгое время конфликтовали с режимом Асада. Теперь же, после его свержения, их ополчения патрулируют собственные территории самостоятельно, без вмешательства сирийской армии. Министерство обороны новой Сирии негласно признало контроль друзских комитетов над 95% территории ас-Сувэйды. Горячих боестолкновений там больше нет — идут интенсивные переговоры о статусе региона в рамках обновленной Сирии. Примечательно, что многие вопросы, которые при пророссийском Асаде там не могли решиться десятилетиями, сейчас урегулируются за считанные недели.
В декабре 2024 г. мир облетели фотографии, на которых бойцы ХТШ греются у костра перед воротами брошенного иранского посольства в Дамаске. Пожалуй, сложно придумать более яркий визуальный образ краха присутствия Ирана — второго главного союзника Асада после России — в одной из ключевых стран Ближнего Востока. После штурма Дамаска силами ХТШ Тегеран, как и Москва, утратил там все свои позиции. Новая власть демонстративно дистанцировалась от оси «Тегеран–Дамаск–Бейрут» и обозначила курс на явное сближение с противоположным ближневосточным лагерем под водительством Турции, Саудовской Аравии и Египта при патронаже Вашингтона.
14 мая 2025 г. на встрече в Эр-Рияде Дональд Трамп и Мухаммад бен Салман договорились с Ахмадом аш-Шара’а, что США получат концессии на сирийские нефтегазовые месторождения, а арабские монархии Персидского залива возьмут на себя обязательства погасить долги Сирии перед Всемирным банком (примерно $15 млн). Кроме того, Сирии пообещали снятие западных санкций (пока, правда, частичное) и многомиллиардные инвестиции в инфраструктурные проекты. Речь идет о строительстве и ремонте дорог, больниц, школ, энергетических объектов, а также о развитии портов и логистических центров. Понятно, что ничего из этого ни за какое время сотрудничества с Россией Сирия никогда бы получила.
Сирия как приговор внешней политике Путина
Потеря Сирии, безусловно, стала для Путина тяжелейшим геополитическим поражением. За считанные дни в Восточном Средиземноморье для Кремля рухнуло абсолютно все, что сперва СССР, а затем Россия выстраивали в течение более полувека. Тяжелый урон — по крайней мере, на Ближнем Востоке, понес и внешнеполитический имидж Москвы. Россия больше не воспринимается никем здесь как сколь бы то ни было влиятельный игрок.
С большой долей вероятности можно предположить, что союзники и партнеры Путина по всему миру задаются вопросом — а стоит ли вообще полагаться на гарантии России?
Прямая геостратегическая потеря для Москвы тоже велика. Российские военные лишились очень удобного плацдарма в Восточном Средиземноморье. Пока еще остается иллюзорная вероятность, что Москва сможет сохранить ограниченное присутствие хотя бы в порту Тартуса (в виде центра материально-технического обеспечения флота) на условиях аренды у нового режима, но и она по мере продвижения переговоров тает.
Утрата Сирии также поставила жирную точку пусть и на абсолютно символическом, но тем не менее присутсвии российского подводного флота в Средиземном море. В начале января 2025 г. интернет-портал «Naval News» со ссылкой на данные португальской авиации сообщил, что через Гибралтар в сторону Атлантического океана вышла дизель-электрическая подводная лодка класса Б-261 «Новороссийск», базировавшаяся в сирийском Тартусе. Это была единственная российская субмарина во всей акватории Средиземного моря. О воздушном же присутствии речь уже даже не идет — сирийское небо контролируют теперь совсем другие силы, явно не дружественные Москве. Военное влияние Путина в этой части света, по сути, обнулилось.
На дипломатическом фронте сирийского урегулирования Москва также оказалась на глухой обочине. Если раньше все крупные решения — от перемирий до конституционной реформы — проходили исключительно через российско-турецко-иранские консультации, то теперь из этой тройки осталась лишь Турция. Помимо Анкары, мировые столицы, определяющие будущее Сирии в последние месяцы — это Вашингтон, Эр-Рияд, Абу-Даби и Иерусалим. Даже европейские страны, традиционно имевшие очень слабые позиции в Дамаске, сегодня выглядят здесь намного влиятельнее Москвы.
Не приходится сомневаться, что утрата Сирии болезненно отразилась и на морально-психологическом климате внутри российского руководства. Для Путина «сирийская кампания» была важной частью его пропагандистской доктрины о восстановлении международного влияния России. Достижения ближневосточной операции в 2015–2018 гг. преподносились россиянам как крупная военная победа — российские ВКС якобы успешно разгромили террористов ИГИЛ вдали от родных границ и закрепились на новых позициях. Теперь же этот сюжет приобретает все черты серьезного поражения. С одной стороны, внутри российских элит наверняка усилилась скрытая дискуссия, стоила ли эта игра свеч (да и только ли одна эта игра?). С другой стороны, собирательно понимаемая «партия войны» очевидно будет использовать сирийский кейс для эскалации риторики против «Запада». Поэтому, сирийский удар, возможно, подтолкнет Москву еще плотнее укрепить союз с Ираном и прочими ему подобными маргинальными антизападными силами. Впрочем, никому, кроме оставшихся внутри России россиян, эти изменения, скорее всего, не угрожают. Ресурсов на реванш у Путина очевидно нет, поэтому смириться с утратой прежнего статуса России на Ближнем Востоке ему все равно придется.
Для сирийцев же поражение Путина означает надежду на лучшее будущее, поскольку свержение московского ставленника очевидно открыло всему Ближнему Востоку шанс на более справедливый мир. Репрессии режима Асада против собственного народа прекратились. Лидеры демократического мира и сильнейшие экономики региона уже договариваются о единой, нейтральной Сирии, обеспечивающей права всех своих этнических и религиозных меньшинств.
Риски саботажа мирного процесса, как всегда, безусловно, остаются. Однако столь же очевидно, что страна получила, наконец, передышку от бесконечной гражданской войны и обрела ранее немыслимые возможности для восстановления.
Лишь опустевшие российские военные объекты и редкие обрывки портретов павшего тирана на изрешеченных пулями стенах пока еще напоминают о недавних мрачных временах.
