Причину данного тектонического сдвига легко определить: если до поры до времени управление обществом предполагало многоступенчатую систему, на каждом этаже или сегменте которой происходила верификация очередного решения, то с начала утверждение всеобщего избирательного права, а затем и появление методов прямого взаимодействия всех со всеми в режиме реального времени сформировался запрос на существенное упрощение любых средств социальной коммуникации. Простота и доходчивость — как раз чужого мнения, а не информации, на основании которой человек может сделать собственные выводы, — стали главными факторами распространения наиболее широко обсуждаемых концепций.
Индоктринация и игнорирование
Помимо этого, общества стали значительно более гибкими, а полномочия политиков — по крайней мере их способность перераспределять общественные богатства — намного более широкими. В этих условиях месседжи, пришедшие на смену аргументам, стали базовым инструментом любых трансформаций, и уже не приходится удивляться тому, что современные люди становятся всё более индоктринированными.
Пропаганда, которая и в ХХ столетии хорошо продемонстрировала свои возможности, в наше время уверенно закрепилась на первых позициях в системе средств обеспечения доминирования любой политической группы. Я даже рискну сказать, что ее все активнее используют не только власти, но и их оппоненты — как проигравшие на прежнем витке политических баталий, так и только еще начинающие свой путь в политике.
Отличием пропаганды нашего времени от любой предшествующей стала роль все того же месседжа: если пропаганда «идеологической» эры представляла собой элемент продвижения цельной идеологии, то сейчас она скорее создает фон для принятия оболваненной публикой любых действий того или иного политика или «интеллектуала».
Мы все ежедневно и ежечасно наблюдаем и процесс индоктринации, и его последствия. Между тем нельзя не заметить, что практически всегда популистские обещания и примитивные трактовки происходящего не выдерживают столкновения с реальностью — которая, несмотря ни на что, остается сложнее любых мечтаний и упрямее любых идеальных картин. Мне кажется даже, что разочарование в политиках вскоре будет происходить тем быстрее, чем примитивнее и прямолинейнее были их обещания — и это иная сторона как прямых коммуникаций, так и суфражизма (пока слишком рано говорить о перспективах того же Дональда Трампа, но его неспособность реализовать прямо и беспроблемно свои предвыборные обещания очевидна).
И тут мне хотелось бы сформулировать одну странную гипотезу.
Она касается того качества, которое может стать определяющим для становления наиболее влиятельных социальных групп формирующегося на наших глазах общества. С определенной условностью его следовало бы назвать «информационным иммунитетом» — способностью человека либо игнорировать поток примитивных идеологизированных месседжей, либо на уровне автоматизма отключать сознание там и тогда, где он сталкивается с элементами такой индоктринации.
Я понимаю: заявка выглядит путанной и неочевидной, но в повседневной жизни имеются многочисленные примеры, подтверждающие реальность таких привычек и способностей. Одним из них является т. н. «врожденная грамотность» — весьма распространенное в людях умение интуитивно избегать грамматических ошибок без всякой формальной проверки правильности написанного. Другим — и также известным многим — качеством является способность организма к мобилизации в экстремальных ситуациях, заставляющая человека не заболеть там, где в иной ситуации он наверняка бы не выдержал сложных условий. Таких моментов из жизни можно вспомнить довольно много.
Смысл и «смыслы»
Когда я недавно задумался о проблеме индоктринации, мне вспомнились события 2011–2012 годов, когда стечение неожиданных обстоятельств привело меня в предвыборные штабы Михаила Прохорова — сначала на думской, а затем и на президентской кампании. Ключевую роль в штабе в начале этого пути играла группа так называемых «методологов» — крайне противоречивых, если мягко сказать, мыслителей, исходивших из того, что людьми можно эффективно и успешно управлять, «загружая» их массой радикальных и мало связанных и друг с другом, и с реальностью, «смыслов», если только делать это интенсивно и напористо.
Опыт тех дней и недель стал для меня исключительно важным, так как я впервые ощутил, с одной стороны, то, что данный метод является крайне действенным (множество умных, образованных и мотивированных людей втягивались в процесс обсуждения и довольно быстро превращались если не в сторонников предлагаемых абсурдных тезисов, то по крайней мере переставали им оппонировать); и, с другой стороны, то, что я не мог заставить себя даже минимально вникнуть в выдвигаемые гипотезы потому, что считал их изначально безумными по причине слишком серьёзных расхождений со здравым смыслом.
На мой взгляд, в наши дни формирование у людей подобного иммунитета к сомнительным — прежде всего по причине примитивизма и показательного несоответствия современной реальности или историческим трендам — идеям является важнейшей гарантией самосохранения развитых обществ. Речь идет именно о виде иммунитета, а даже не о том, что называется развитием критического мышления: последнее крайне важно, но, вероятно, сегодня его уже недостаточно. Вовлечение рационально мыслящего человека в дискуссию с современными демагогами в значительном числе случаев может закончиться победой демагогов: законы классического дискурса предъявляют завышенные требования к первому, но принципиально неприменимы ко вторым.
В разные исторические периоды принадлежность к «интеллектуальной элите» определялась разными факторами и их комбинациями — но каждый новый виток развития расширял ту группу, которая могла ею называться. В XXI веке данный процесс продолжается, и сегодня стоит говорить о том, что прогресс общества во всё большей мере зависит от тех, кто способен даже не столько опровергнуть безосновательные и лживые месседжи, наполняющие нашу жизнь, сколько просто не придавать им значения…
