Темные времена: как это было тысячу лет назад

Но насколько темными были времена у жителей темных веков? Как они воспринимали войны, эпидемии, экономические кризисы?

Кто придумал Средние века

Люди Средних веков не думали, что они живут в Средние века — каждый человек живет в современности. Идея Средних веков возникает уже в XV веке в Европе, когда появляются интеллектуалы, которые читают античных авторов и хотят им подражать. Такие люди, как Петрарка, Боккаччо, Леон Баттиста Альберти, Леонардо да Винчи (позже) — в стороне и от университетской культуры, и от церковной. Они отчасти взаимодействуют с этими культурами, но они себя им противопоставляют, потому что хотят говорить с прошлым — античным, классическим.

У этих людей возникает идея, что они настоящие наследники древних римлян: вот был золотой век классического Рима — Цицерона, Саллюстия, Вергилия, — а теперь начинается новый цикл, новый золотой век. А то, что было между, оказывается временем упадка.

Университеты стали с этой новой гуманистической культурой взаимодействовать. И где-то в XVI веке, чуть позже, в университетах начинает появляться такая учебная дисциплина, как история (до этого история была частью литературы). Раз есть учебная дисциплина, нужны учебники. В 1702 году немецкий профессор Келлер (или Целлариус, как он себя на латинский манер называл) издает учебник всеобщей истории, который в дидактических целях делит на три тома: Древний мир, Средние века, Новое время. Почему? Потому что трёхчастное деление для нашего сознания довольно естественно. Хочется делить на не очень большое количество частей.

С подачи Келлера это трехчастное деление входит в обиход в XVIII веке и существует до сих пор. Сейчас оно усложняется — Нового времени становится все больше, уже выделяют Новейшее время, или contemporary history. Знания о древности тоже многократно увеличиваются, становится понятно, что Древний мир — это не только Греция и Рим. И сейчас среди ученых ведутся дискуссии, насколько понятие «Средние века» вообще удобно. Для Западной Европы — да, хотя, скажем, в Скандинавии никакой Римской империи не было. На территории России тоже почти нигде не было классической античности. Насколько здесь корректно говорить о Средних веках?

А в Китае? А в Африке, а в доколумбовой Америке? Оказывается, что термин очень ограниченно применим. Но выкинуть невозможно, потому что есть длинная традиция.

В общем, изначально понятие «Средние века» — сугубо практическое, но поскольку оно было связано с идеей Возрождения, и слово «средний» одним из значений имеет «посредственный», то и снисходительная оценка в термине «Средние века» есть. 

Как датировать упадок?

Словосочетание «темные века» (считается, что его придумал Петрарка) тоже связано с идеей, что сейчас наступает свет знания, а до того была тьма невежества. Правда, те же люди, кто придумали «средние» и «темные» века, придумали и понятие готической архитектуры — которая к народу готов никакого отношения не имела. Но почему? Ученые-гуманисты XVI-XVII века хорошо научились датировать тексты по языку. А с датировкой изобразительного искусства всё было гораздо хуже, не было методов. Понимали, что есть совсем древние вещи, как Пантеон, Колизей. А вот более поздние здания они считали варварскими и решили, что такую архитектуру в Италию принесли те самые готы. Хотя в Италии готическая архитектура начала распространяться через 500-600 лет после готов.

То же самое с греческими иконами — в Италии не понимали, какого времени эти иконы. Иконе не было еще и ста лет, но ее могли считать произведением евангелиста Луки, если она успела достаточно потемнеть. Потому что по стилю письма еще не умели датировать.

С мифом о темных веках связан другой миф — о прекрасной античности, миф, созданный Петраркой, он очень много думал и писал о древнем Риме: вот, была прекрасная, цивилизованная империя, потом пришли варвары, все разрушили, и наступил упадок.

Упадок ли? В Средние века появилась, например, поэзия трубадуров. Жанр романа как европейский феномен начинается с XII века. С XII века, а с XIV века — уже массово — возникает литература не только на латыни, но и на народных языках, что делает ее сразу максимально доступной. Изобретение печати Гутенбергом — это XV век, вполне себе позднее Средневековье.

Легко можно найти десяток повседневных вещей, которые были изобретены или вошли в обиход в Европе в Средние века. Очки, компас. Порох — не европейское изобретение, но в Европе он начинает с XIV века распространяться — как и бумага.

Арабские цифры. Водяные мельницы, новая конструкция плуга, которая позволила осваивать более тяжелые земли Центральной и Восточной Европы. Новая конструкция паруса, которая сделала возможными все великие географические открытия.

Технологический прогресс не останавливался. В строительстве вроде бы не было достижений, сопоставимых с тем, что сделали римляне (дороги, акведуки), но по объему зданий крупнейшие романские и тем более готические соборы могли конкурировать с римскими строениями. А если мы возьмем не Западную Европу, а Византию, там расцвет архитектуры — это VI век, раннее Средневековье. Тогда построена константинопольская Святая София — и это уже не эпоха классического Рима.

Мифы позитивные и негативные

Негативный миф о Средних веках скоро сменился позитивным. Первая половина XIX века — время романтизма как культурного направления. Романтизм стал реакцией на эпоху Просвещения, которая во многом наследовала Ренессансу в поклонении античности, стремлении отказаться от наследия недавнего прошлого, построить все заново на разумных основаниях.

Но впечатление портили события Французской революции и наполеоновских войн. Когда идеи Просвещения несли штыки французских солдат, нравилось не всем. Возникла реакция: нужно, наоборот, не отказываться от прошлого, а найти его.

Просветители говорили, что человечество едино, хорошо бы, чтобы у него был единый язык и единая религия. Вместо этого появилась идея, что каждый народ самоценен, каждый народ уникален. Это идея прежде всего немецких мыслителей — Гердера, Гегеля. Появилось представление о народной душе; развитие каждого народа уподоблялось развитию органического существа.

Теперь надо было изучать все особенное. Отсюда внимание к фольклору, в этот период происходит запись многих фольклорных памятников (а некоторые создаются, как «Калевала» в Финляндии, например). Средние века становятся важны, потому что в этот период большая часть европейских народов так или иначе начинает себя осознавать. Большинство европейских народов, по крайней мере те, кто смог добиться государственности, так или иначе могли что-то найти в Средних веках. Могли сказать, что вот это история нашего народа. А античность была не для всех.

Конечно, был и политический мотив, в то время оформлялось понятие нации, которому была необходима «историческая» часть.

Реакция на Просвещение — еще и подъем определенного вида религиозности, иррациональных идей. Средние века начинают идеализироваться как эпоха. Романы Вальтера Скотта — классический тому пример. Вот настоящий благородный рыцарь, вот настоящая благородная дама — идеальные типы. Это было очень легко, потому что знали об этой эпохе не так много, и можно было представлять, что тогда действительно все было лучше, чем сейчас, в испорченном XIX веке.

Негативные и позитивные мифы потом переплелись, и до нашего времени дошли вдвоем: миф о прекрасном Средневековье рыцарей, дам и благочестивых святых и миф о средневековой дикости, варварстве и жестокости. Последний лучше всего художественными средствами передал в неисторическом фильме «Трудно быть богом» Алексей Герман.

Слишком разная жизнь

Довольно часто можно увидеть заголовки вроде «Жизнь человека в Средние века». Но жизнь в Средневековье была очень разная, потому что это тысяча лет, и, если мы возьмем Флоренцию XIV века и Исландию X века, мы не найдем ничего общего.

Да, сейчас мы принципиально лучше представляем себе питание людей разного времени. Мы гораздо лучше представляем болезни. Это не только эпидемии — Чёрная смерть XIV века, Юстинианова чума VI века, — но и болезни как повседневный фактор. Мы сейчас можем гораздо лучше реконструировать жизнь людей в разных регионах Европы. Впрочем, в некоторых регионах почти нет для какого-то периода письменных источников — и тут можно использовать термин «темные века» в том смысле, что мы про них мало знаем.

Но важно, что жизнь была очень разной даже в один период и даже в относительно недалеко друг от друга находящихся регионах. Климат и природная среда тогда на человека влияли гораздо больше, чем сейчас. Как и социальный статус.

В Европе современная идея нации формируется в XIX веке. Если мы возьмем классический век расцвета католической церкви, XIII век, когда уже существуют университеты, уже есть интернациональные монашеские ордена, — духовенство во многом было интернационально для всего католического ареала. Люди могли делать карьеру, отправляясь сначала в Скандинавию, потом в Рим, потом, например, миссионером в Китай. Принадлежность к католической церкви или конкретно к ордену францисканцев могла быть гораздо более значимым фактором, чем родной язык человека.

И европейская аристократия в значительной части ощущала себя единым целым где-то до XIX века, даже до XX века. Этот фактор мог объединять людей больше, чем проживание в одной местности и общий родной язык. Хотя единых литературных языков тоже ещё не было, вся Европа была миром диалектов. Даже в таких странах, как Англия или Франция, крестьяне разных районов могли не понять друг друга еще в XVII веке.

Коллективы в маленьких пространствах

Сегодняшним представлением о «темных временах» в стране или мире мы обязаны в огромной степени единому информационному пространству, которое было невозможно до появления средств массовой коммуникации, особенно электронных. По большому счету, только радио и телевидение создали в XX веке предпосылки для этого. Ну и, конечно, велика роль всеобщего школьного образования, которого не было ни в Средние века, ни в античности.

В разных частях средневековой Европы многое воспринимались совершенно по-разному. Да, город в этом смысле был большим уравнителем. В городском сообществе какие-то городские идентичности появлялись, хотя там тоже могло быть серьёзное социальное расслоение.

К тому же средневековый город был очень невелик. Что такое Москва средневековая? Это Кремль, ну еще Китай-город к XV веку. Нормальный средневековый город был как раз такой площади. То есть и сообщества, в которых люди какие-то общие представления вырабатывали, были очень небольшими.

А за чертой города… Есть у Жака Ле Гоффа красивое выражение, что мир средневекового человека — мир, ограниченный опушкой ближайшего леса. В этом есть преувеличение, потому что во все времена находились те, кто путешествовал. Но действительно, для большинства нормально было прожить жизнь в одной деревне, дальше ближайшего леса не выбираться и слабо представлять, что там, по другую сторону чащи.

Человеку тогдашнему гораздо сложнее, чем человеку нашего времени, было осмыслить себя вне какого-то коллектива. Это был вопрос практический — выживать одному было крайне сложно. Для средневекового человека норма — быть частью коллектива, иногда разных пересекающихся коллективов — семьи, церковной общины, городской корпорации, университетской корпорации. Могли быть пересекающиеся лояльности, но важно было ощущать себя частью какой-то общности.

Например, в Средние века почти не было ситуации, чтобы у человека была собственная комната. Люди, даже монархи, очень редко спали в одиночестве. Скорее нормой было, что ещё какие-то люди спят с тобой, иногда даже в твоей постели, иногда даже с собакой. Что отчасти было связано с практической необходимостью согреться. Король мог спать с каким-то приближённым — не с женой! И это необязательно имело сексуальный подтекст. То есть идея личного пространства, то, что для нас норма и необходимость, в средние века гораздо меньше осознавалась. И в целом идея автономии личности гораздо меньше была развита.

Религиозность

Конечно, церковь очень много работала над тем, чтобы унифицировать сознание прихожан и сделать его религиозным. Значимая дата в истории католической церкви — 1215 год, Четвертый Латеранский собор, который принял важные решения. Предыдущие десятилетия, когда возникло большое количество неортодоксальных религиозных движений, часть которых церковь осудила как ересь, а часть инкорпорировала, поставили проблему: у нас есть люди, которые называют себя христианами, но что они думают, мы не знаем. И после этого началась централизованная политика по созданию сети приходов, чтобы священники непосредственно работали с верующими, а не просто совершали крещение, отпевание и собирали десятину. К XIV веку Европа вся стала номинально христианской. Последним очагом классического язычества в Европе было Великое княжество Литовское, правители которого в XIV веке окончательно приняли христианство.

Но, конечно, в средневековой Европе даже у номинальных христиан было то, что на русском материале некоторые исследователи называют «двоеверием». Говорить о каком-то едином христианстве тоже очень сложно, потому что и на догматическом уровне церковь менялась. Скажем, идея целибата, обязательного безбрачия духовенства, только в XI веке возникает и к концу XII века становится нормой для католической церкви.

В источниках XII века вдруг появляется гораздо больше информации о еретиках и массовых движениях. Катары, альбигойцы, вальденсы — самые известные, но их было больше. Информация появляется, когда возникает система инквизиции и допросы, протоколы которых сохранились. В XII веке не то что вдруг появляются ереси — скорее, священнослужители начинают осознавать, что это неортодоксальные верования, с одной стороны. А с другой стороны, в силу развития городов появляются места, где больше людей, где шире обмен мнениями. И вот идеи, которые бродят в головах у людей, начинают друг с другом взаимодействовать, становятся более заметны.

Это бурление не прекращается до XVI века, до эпохи Реформации. Одним из побочных следствий становится феномен охоты на ведьм, который в разных регионах Европы до XVIII века существует в виде вспышек массового психоза. То есть ереси — это был фон всегда, просто в какие-то моменты в каких-то регионах он более заметен, а в какие-то моменты это просто осознается как норма. Когда, скажем, в X–XI веке начинают крестить Скандинавию, там миссионеры вынуждены идти на компромисс, потому что иначе невозможно говорить о каких-то вещах. Например, в Исландии виноград не растет. Как причастие вином совершать в стране, где не растет виноград, а вино стоит огромных денег, потому что это дорогой импортный продукт? Хлеб для причастия пшеничный — пшеница тоже не везде растет. Употребление конины в Скандинавии было очень серьезной проблемой, потому что ассоциировалось с языческими обрядами.

Питание — только один из аспектов. Например, в брачных отношениях христианство тоже несло новшества, меняло традиционный уклад. Отношение к насилию и к войне в христианской церкви — тоже вопрос, который до нашего времени остается острым. Даже в одной и той же ветви христианства могут быть разные ответы.

Ощущение апокалипсиса, что он может наступить в любой момент, было. Но что думали, например, крестьяне, мы очень плохо представляем. Мы знаем, что думали интеллектуалы. Официальная точка зрения церкви на этот вопрос была двойственной. С одной стороны, власть не очень поощряла идею апокалипсиса, потому что это подрывало порядок и авторитет власти: зачем платить налоги, если завтра Христос придет и всех будет судить? С другой стороны, надо было как-то людей держать в рамках. И возникает концепт двойного апокалипсиса: у каждого человека есть два Страшных суда — на смертном одре индивидуальный, и дальше когда-то в будущем всеобщий. Большая часть людей, христиан, попадает в Чистилище, и там уже в зависимости от того, как вы себя вели и сколько пожертвовали, можете дольше находиться, меньше, менее тяжело. Лучше всего это Данте описал в «Божественной комедии». Это абсолютно средневековое произведение, которое синтезирует многие тогдашние представления.

Также была популярна идея (которую церковь никогда не принимала) тысячелетнего царства. Апокалипсис будет длинным процессом: сначала придет Антихрист, потом Антихриста победят, установится на тысячу лет на Земле царство праведных. И вот эта идея (хилиазм или милленаризм — по-гречески или по латыни) в той или иной форме возникала на всём пространстве христианского мира, и не только в Средние века. Скажем, многие неопротестантские движения в Америке возникли непосредственно из этих средневековых идей.

Отношение к войне

Средние века — это время, когда нет государства в привычном нам смысле. Да, существует французское королевство, английское королевство, какое-нибудь герцогство Бавария. Но государства в привычном смысле нет, потому что нет аппарата. Например, нет полиции. Поэтому уровень насилия, очевидно, был выше. Сейчас в нашем обществе довольно много механизмов, которые это регулируют и которые государство старается на себя замкнуть. Пресловутая идея, что государство обладает монополией на насилие — в Средневековье невозможно это представить. Государство в лице какого-нибудь короля, может, и хотело бы, но у него никакого аппарата, никаких инструментов, чтобы организовать такую монополию. Поэтому и возникает система, которую можно называть феодализмом (хотя это очень сложный термин). Возникает иерархия, возникает делегирование полномочий. Это создает, естественно, пространство злоупотреблений, потому что как собирается налог в средние века? Возникает то, что у нас называлось откупной системой: есть человек, который вносит, сколько положено, а дальше он идет и собирает, сколько соберет, разницу оставляет себе, на нее и живет.

Говорить, будто это пространство произвола, нельзя, потому что любые отношения внутри иерархии неравноправные, но двусторонние. И практически никогда нет обязательств нижестоящего по отношению к вышестоящему без обязательств вышестоящего. Человек обязан, но он что-то получает взамен, по крайней мере, в теории. И когда эти обязательства не соблюдаются, это осознается как нарушение нормы.

Так что не было пространства произвола, была система, построенная на других правовых основаниях. Но общий уровень насилия, конечно, был выше, чем сейчас, просто за счет того, что не существовало механизмов купирования его, даже на уровне наказания. Тюрем почти не было, потому что это сложно — организовывать тюрьмы, кормить заключенных. Могли взять человека в плен, чтобы он выкуп за себя внес. Могло быть долговое временное рабство. В нормальном средневековом праве наказания — это смертная казнь (крайний случай), денежные штрафы, изгнание и объявление вне закона (это почти смертная казнь, потому что одному жить очень сложно), членовредительства и клеймления (то, что должно стигматизировать в буквальном смысле). Для нас это может быть варварством, для них было нормой, частью права.

Военные конфликты тоже были разными. Крестовые походы — скорее аномалия. Они возникают в конце XI века и до XIV века существуют в разных формах. Церковь таким образом пытается направить бурную энергию общества, где начинается серьезный демографический рост, вовне католического мира. Был феномен частных войн, пока в некоторых регионах не возникла более сильная центральная власть. Был феномен приграничных войн. Классический пример — англо-шотландские войны, которые велись несколько веков, с XI, может, даже с X до XVII века. Не то что постоянные войны, это такое пространство фронтира, которое нам по вестернам известно.

Нельзя сказать, что люди в приграничных регионах все время воюют. У них более сложные отношения. У них есть и торговый обмен, могут быть и совместные браки, метисная культура. Но уровень насилия там тоже постоянно высокий.

Балканы — примерно такой же регион, не только в Средние века, но и в Новое время. Конечно, возможность войны отличала Средние века от XX века, особенно в Европе. Но, если мы возьмём XVII век, который к Средневековью не относится, я не уверен, что XVII век был сильно лучше с Тридцатилетней войной, которая на Центральную Европу произвела опустошающий эффект. Скорее в целом можно говорить о домодерном обществе, в котором война считается нормальным способом решения международных конфликтов.

Болезнь и смерть

К болезням относились, как к чему-то страшному, неожиданному. Христианство говорило, что это кара за грехи, нужно покаяние. Кстати, в античности было ровно так же. Почитаем таких прогрессивных авторов, как Фукидид, Полибий, Тит Ливий: то же ощущение, что чума — это какое-то наказание, что небесные явления вроде кометы или затмения — знамения. Такова донаучная картина мира.

Важная идея для Средних веков, сохраняющаяся в новое время: человек — микрокосм, мир в миниатюре. В мире есть четыре стихии базовые — вода, воздух, огонь, земля. В человеке тоже четыре стихии — кровь, чёрная желчь, желтая желчь, флегма. Их равновесие и процессы в живом организме зависят от фазы Луны, например. Такая идея мира как единого целого очень характерна для Средних веков.

В средневековых университетах были кафедры медицины. В чём заключалась средневековая медицина? В чтении классических текстов — Галена, прежде всего, — античных переведенных текстов. Чему учили студентов? Их учили, например, по цвету мочи определять, как в человеке эти четыре гумора, четыре жидкости соотносятся. Они могли предложить другую диету. Кровопускание было одним из самых распространенных методов лечения, и его рекомендовали увязывать с фазами луны.

Но были и рекомендации в жаркие месяцы не применять какие-то процедуры, что вполне логично. Сейчас изучение средневековой медицины популярно и периодически находят какие-то средства традиционные, которые вдруг действительно могут от чего-то помочь. Это всегда вызывает большой ажиотаж среди энтузиастов. Так же, как средневековые рецепты еды сейчас любят. Хотя нам бы, конечно, эта еда сейчас не зашла, потому что она на других продуктах была построена. И, конечно, человеческая микрофлора была другая. Если вы посмотрите классический натюрморт, уже не средневековый, XVII века, вы увидите, что фрукты или ягоды там не такие, как сегодня. Арбузы белые, мякоти почти нет. Потому что селекция сделала даже в привычных нам продуктах колоссальные изменения.

Отношение к смерти было разное. Было отношение церкви: это переход в иной мир, бояться не надо, — но боялись же все равно. И церковь при эпидемиях призывала молиться, чтобы люди не умерли.

В традиционном мире смерть была частью повседневной жизни, младенческая смерть была колоссальной, и отношение к смерти ребенка, видимо, было иным, нежели сейчас. Но это не значит, что средневековая мать не любила своего младенца.

***

Важная задача исторической науки — показать, что прошлое очень разное. Нам хочется простой модели: или раньше было все хорошо, или раньше все было плохо. Но это упрощение, некорректность.

Конечно, всегда интересно находить какие-то параллели. Все мы этим занимаемся. Но надо понимать, что тот мир принципиально отличался от нашего по очень многим параметрам. И вернуть его невозможно. Вообще вернуть прошлое невозможно. Это опасная идея: мы можем разрушить то, что есть сейчас.