Эти истории идеально ложатся на академические модели, объясняющие, почему одни страны развиваются, а другие — нет.
Я вспомнил две давние работы гарвардского профессора Андрея Шлейфера — одного из самых цитируемых экономистов мира. Первая из них (в соавторстве с Кевином Мерфи и Робертом Вишны), Allocation of Talent, описывает, как страна с одинаковыми исходными условиями может оказаться в разных равновесиях.
«Множественные равновесия» — это объяснение, которая современная экономическая наука предлагает для того факта, что страны с одними и теми же «фундаментальными» показателями (природными ресурсами, климатом, историей, человеческим капиталом) развиваются совершенно по-разному. Одни оказываются богатыми и растут дальше, а другие становятся бедными и стагнируют. Эти страны различаются не тем, что в них есть, а тем, что люди в них делают.
В модели Шлейфера, Вишны и Мерфи фигурируют люди с предпринимательским талантом. В одном — «хорошем» — равновесии талантливые люди создают бизнесы, инновации, новые рынки. Такие проекты расширяют «пирог экономики», экономика растет.
В другом равновесии — «плохом» — те же самые талантливые люди идут в госсектор, потому что там выгоднее: стабильность, связи, гарантии. Но госсектор не создает новой стоимости — он только делит старую. Госсектор только делит «пирог», никак его не увеличивая. В этом равновесии те, кто мог бы быть самостоятельными предпринимателями, находят более для себя выгодным занимать подчиненные места в государственной иерархии.
И то, и другое равновесие может складываться, еще раз подчеркну, в одних и тех же по всем показателям странах — в этом суть «множественности». Оба равновесия устойчивы, только одно равновесие — «плохое»: с гипертрофированным госсектором и недоразвитым предпринимательским блоком, а второе — «хорошее».
Интересно, как эта старая модель хорошо предсказывает стагнацию, которая в путинской экономике была заметна еще до войны и которая затянется еще на десятилетия.
Вторая серия работ Шлейфера и соавторов объясняет, откуда вообще берутся «хорошие институты» — суды, законы, защита собственности. Чтобы они появились, нужен политический спрос: их должны хотеть те, кому они выгодны. Логично: богатые владельцы активов должны требовать защиты собственности, лоббировать принятие качественных законов, голосовать за политиков, которые будут искоренять коррупцию в судах и полиции и т. п.
Но эта теория не работает напрямую, что стало понятно еще в 1990-е годы. Моя магистерская диссертация (до сих пор одна из самых цитируемых моих работ) так и называлась: Why May the Rich Favor Poor Protection of Property Rights — эта была теория того, почему богатые не обязательно будут лоббировать хорошие законы и честных полицейских для всех.
Потому что будет и устойчивое плохое равновесие, в котором именно богатые становятся бенефициарами плохих институтов и выигрывают за счет того, что полиция коррумпирована. Эта идея возникла еще раньше в работах Леонида Полищука, самого важного ученого-экономиста в России в 1990-е, а также у Нобелевского лауреата Джозефа Стиглица и других экономистов.
Механизм создания институтов, описанный Шлейфером, не привел к созданию в России полноценных капиталистических институтов. Но это, по существу, единственный способ появления институтов — через политический процесс.
То, что мы видим в России сейчас — и читаем в расследовании «Проекта» — результат «институциональной эволюции». В статье Alternative Institutions, опубликованной нами с Наталией Ламберовой в 2018 году, мы описали этот механизм формально: лидер, стремящийся прежде всего сохранить власть, выбирает лояльность, а не профессионализм, назначая управляющего госкорпорацией. Чужие могут и переметнуться на сторону какого-нибудь врага — но кто может быть лояльнее и надежнее, чем член семьи?
Вот почему расследование «Проекта» — отнюдь не просто хроника путинской коррупции. Это иллюстрация фундаментального закона политической экономики: плохие институты — не случайность, а устойчивое равновесие, выгодное тем, кто у власти.
