Из-за давления режима, в условиях продолжающейся войны, российская оппозиция и ее антивоенное движение работают в тяжелейших условиях. И не только внутри страны — и обстоятельства, с которыми они сталкиваются за пределами России, тоже непросты.
Тем не менее мы должны признать, что мы не так эффективны, как хотелось бы, в противостоянии Путину.
На заднем плане — постоянный гул режима, обвиняющего критиков в «продаже Родины». Они предатели, говорит режим; и время от времени выносит драконовские приговоры. Мой друг Владимир Кара-Мурза — один из лидеров российской демократической оппозиции — буквально на этой неделе был приговорен к 25 годам тюрьмы.
Но пока оппозиция преследуется режимом, а ведущие диссиденты отправляются в тюрьму, из Украины также поступают жалобы на то, что противники Путина и российское антивоенное движение не делают достаточно для борьбы с Кремлем, что они придерживаются «империалистических взглядов» — это часть дискуссии о коллективной вине русского народа.
Все эти заявления находят отклик внутри европейских институтов и привели к широко распространенным визовым ограничениям, закрытию банковских счетов и культурной дискриминации.
Вот уже больше года ЕС проводит политику, согласно которой виноватым и ответственным за Путина и его войну с Украиной считается любой, кто родился в России.
Вдобавок ко всему оппозиция борется и с внутренними спорами о справедливости персональных санкций, морально приемлемых границах действий, предпринимаемых в защиту интересов «среднего россиянина» — в основном поддерживающего Путина, о необходимости консолидации оппозиции, о желательности или нежелательности распада России.
Тысячи и тысячи антивоенных активистов решились отказаться от комфортной жизни, рискнуть оказаться за решеткой и даже быть убитыми — но война продолжается, и большинство россиян ее поддерживает.
Мне кажется вероятным, что российское общество в конце концов устанет от войны. Удивительно, что наличие огромного количества убитых и искалеченных до сих пор не повлияло существенно на общественные настроения. Скорее всего, первоначальный шок от войны вытеснился нарративом Кремля, утверждающим, что Россия просто защищается, что жертвы не напрасны, и что нет другого выхода, кроме победы.
Важным фактором формирования общественного мнения стало то, что деньги сейчас текут в экономически депрессивные моногорода в виде военных контрактов в пользу работников оборонки.
Деньги текут также к призывникам и контрактникам, которые, как правило, происходят из беднейших регионов и слоев общества. Зарплаты, которые они сейчас получают, в семь-десять раз выше, чем они могли бы заработать дома, а семьям убитых или инвалидов платят больше, чем они могли бы заработать за всю свою жизнь. Все это раздается — и Кремль может себе это позволить благодаря потоку доходов от экспорта нефти и другого сырья.
В результате растет поддержка Кремля, и общественность более чем счастлива не замечать ужасов в Украине и избегать чувства вины, упиваясь нарративами, которыми их кормят пропагандисты.
На данном этапе это означает, что антивоенной оппозиции удалось увеличить стоимость лояльности для государства. И, конечно же, режим также страдает от того, что некоторые из его самых активных, способных к адаптации и образованных молодых людей решают бежать из страны. Ситуация для режима заметно ухудшилась и в плане инженерных кадров, так как многие ИТ-специалисты покинули страну.
Но, к сожалению, недальновидная позиция западных политиков заставляет работать оппозицию еще больше.
Российский антивоенный комитет, например, инициировал проект «Ковчег» для помощи российским беженцам и эмигрантам, в котором приняли участие более 100 000 человек. Большинство — из последней волны эмиграции, молодые и образованные; они не хотят погибнуть на чужой войне, они не хотят помогать режиму и становиться пособниками или соучастниками убийств.
Обвинять этих лиц в причастности к происходящему, лишать их возможности оформлять визы, открывать банковские счета и создавать собственный бизнес за пределами России — колоссальная ошибка. Некоторые из них просто не могут этого вынести и вернутся домой, где у них не остается выбора, кроме как работать на Путина — прямо или косвенно.
Между тем упреки в том, что эти лица не протестуют и не свергают режим, основаны на наивном представлении о том, что такое российский тоталитаризм.
Мирный протест в такой демократической стране, как Франция, — эффективная форма предвыборной агитации, мирный протест в условиях умеренного авторитаризма — как в Украине при бывшем президенте Викторе Януковиче — может расколоть элиту. Однако в условиях жесткого авторитаризма, подобно Беларуси Александра Лукашенко, мирный протест испаряется перед лицом готовности режима убивать.
Путин уже убил сотни тысяч людей. И мирный протест, который начнет угрожать его власти, будет встречен пулями без каких-либо шансов на победу. Все это понимают.
Значит ли это, что ничего не поделаешь? Конечно, нет.
Есть еще индивидуальные саботажи, есть подготовка вооруженного восстания. Можно ли так за одну ночь заменить режим? Я сомневаюсь в этом. Можно ли создать для него проблемы? Никаких сомнений.
Каждый специалист, который покидает страну или просто перестает работать с государством и вместо этого живет удаленной работой с доходом, перечисляемым на банковские счета за пределами России, наносит мощнейший удар по способности Кремля поддерживать технологический уровень своего вооружения.
Однако россияне тоже должны окончательно определиться, на чьей они стороне. Не может быть ни поддержки, ни сочувствия тем, кто хочет сидеть по обе стороны баррикад — требовать, например, отмены индивидуальных санкций, не дистанцируясь явно от режима. Такие люди опасны во время войны.
И я призываю думать не о том, чтобы коллективно наказать всех россиян, — это и не справедливо, и не прагматично, — а о том, что может нанести агрессору наиболее реальный ущерб.
Чем больше будет тех, кто получит шанс перестать работать на режим, тем больше денег окажется вне досягаемости Кремля, и тем труднее Путину будет продолжать войну.
Но безусловно, публичное заявление о неприемлемости агрессии, о преступности режима и о том, что Украина имеет право на территориальную целостность, должно предшествовать любым разговорам об отмене персональных санкций.
Перевод публикации Politico.
