Моя мама Зарема Мусаева родилась и выучилась в Грозном. В период коллапса СССР и нестабильности в стране в 1991 году она вышла замуж за моего отца, и уже через год появился я. В Чечне уже шла борьба между правительствами Ельцина и Дудаева. Россия уже совершала рейды и покушения на официальных лиц, что ввергало в ужас мирный Грозный.
В 1994 году сначала развязалась гибридная, а потом и полномасштабная война между Россией и Чечней: официально Россия проводила спецоперацию по наведению порядка, а Чечня боролась за свою независимость. Именно в 1991 году, в 22 года, закончились беззаботное детство и юность моей матери, и началась одна из тяжелейших взрослых жизней.
В период войны ни отец, ни мать никуда не уезжали из Чечни, первое время мы вместе жили в подвале нашего дома в центре Грозного, в котором также жили татары, русские и ингуши. Первая война длилась долго, насилие со стороны России нарастало, а общество в ответ радикализировалось.
Первая война закончилась победой Чечни в 1997 году. Но уже в конце 1999 началась вторая война.
Мои родители так же, как и в первую войну, не уехали, не желая оставлять своих собственных родителей наедине с войной. Они отказались даже от возможности отправиться в Европу или Америку, когда им предложили это влиятельные друзья.
Мама родила и воспитала нас среди войны и разрушений. Она вместе с отцом обеспечила нам безопасность, еду, одежду, обувь и образование, что на тот момент было крайне тяжело и важно. И даже когда в наш дом являлись российские солдаты, которых боялось мирное население после многочисленных пыток и убийств, которые они творили, мама расставляла границы и запрещала им, например заходить в дом в грязных военных берцах или трогать еду. После одного из таких случаев она стала ассоциироваться у меня с медведицей, которая оберегает медвежат, не боясь даже вооруженных до зубов российских солдат.
Пятилетка с 2010 и до 2015 для нашей семьи была единственным периодом нормальной жизни. Люди в целом были заняты своими делами. Случались все-таки и бои, например нападение на село Кадырова в 2010 году или мини-война в Грозном 4 декабря 2014 года, когда в городе впервые с 2008 года был объявлен режим КТО (контртеррористической операции). Но в нашей семье все было спокойно — отец работал, дети учились, мама занималась домом. Я с отличием окончил школу и учился в Чеченском госуниверситете — благодаря матери и отцу.
2014 год из-за аннексии Крыма и войны на Донбассе стал переломным и для Чечни. Кадыров начал продавливать уже не просто антитеррористические мотивы, но и политические, требуя поддержки. Все, кто выступил против Кадырова и его режима, считались потенциально опасными и привлекались к ответственности за правозащитную деятельность или за комментарии в интернете.
Изменение курса репрессивной машины коснулось и нашей семьи.
В 2015 году меня, брата и отца похитили и повезли в резиденцию к Кадырову, где он нас избивал из-за шуточных комментариев третьих неустановленных лиц в отношении семьи Кадырова под постами на странице брата. Уже тогда мать понимала, что это очередное начало депрессивного и сложного периода. Мне было 23 года, столько же, сколько маме, когда она меня родила. И я будто был выброшен в опасный взрослый мир. Я видел, как мои родители устали бороться и я решил, что теперь моя очередь бороться за них и нашу семью.
Жизнь опять была разрушена. Из-за конфликта с Кадыровым меня не хотели брать на работу, многие отказывались сотрудничать. У себя на родине я чувствовал себя прокаженным. Я перебивался от одного разового контракта к другому, работая независимо в гражданских делах в качестве законного представителя. Но этого было недостаточно. В один из дней, когда я пал духом, мать утешила меня словами: «Мансур, мы выстояли две войны, а что такое Кадыров? Просто делай все возможное — невозможное сделает Всевышний!» Эта фраза так и осталась у меня в голове уже навсегда.
И когда в 2017 году история с преследованием повторилась, они забрали брата и закрыли в СИЗО по фейковому уголовному делу, я, мать и отец после спокойного обсуждения решили бороться. Мы сразу обратились к правозащитникам и независимым журналистам, добились эвакуации семьи, квалифицированных адвокатов для брата, и я устроился юристом в Комитет против пыток, чтобы бороться не только за семью, но и за остальных, кто так же, как и мы подвергся репрессиям со стороны власти.
За пределами Чечни было не легче. Если дома я был свой, но прокаженный, то в России я был чужой. Бытовой шовинизм преследовал везде: аренда квартиры, взаимодействие с незнакомцами и даже при покупке машины. Продавец, узнав мою национальность, спросил, где я работаю. Я ответил: «В Комитете против пыток», на что он уточнил: «Это террористическая организация?» А каждая остановка сотрудником ГАИ сопровождалась требованием открыть багажник и вопросом, нет ли у меня гранатомёта или автомата. Конечно, это было мерзко. Но мать меня успокаивала и просила быть выше этого.
Мы добились освобождения брата через полтора года, вывезли его из Чечни в Нижний Новгород. В начале 2021 года я вывез в Европу обоих братьев, а сам остался готовить к вывозу родителей и сестер.
Но кадыровский режим похитил родственников многих оппозиционных активистов и правозащитников. В том числе несколько десятков моих родственников — часть из них удерживали до месяца, пока они не отреклись от нас. Затем меня самого задержали, обыскали мою квартиру и повезли на допрос.
На допросе прямо намекали, что увезут в Чечню, где я пропаду, ссылаясь на другие кейсы, где диссидентов пытали и убивали. Мне удалось усыпить их бдительность и убедить, что я не сопротивляюсь и сам могу приехать в Чечню. А когда меня выпустили из здания, я в тот же день улетел в Грузию и дал понять, что не собираюсь возвращаться и сотрудничать.
В ответ на мои действия по приказу Кадырова его силовики похитили мою мать.
Похитив ее, они забрали у нас сердце.
