О российских военных расходах, или Как Кремль испытывает терпение людей

Теперь официально на военные нужды Кремль намерен направлять почти 30% всех бюджетных ассигнований. В абсолютном выражении это 10,775 трлн рублей в наступающем году, а финансовый план на последующие два года пока не стóит воспринимать всерьез.

Действительно ли военные расходы так огромны? Означает ли их рост, что гражданам придётся положить зубы на полку? Насколько долго страна может позволить себе подобные траты?

Все эти вопросы выглядят сейчас крайне актуальными.

Сравнивать российские военные расходы с расходами Советского Союза слишком сложно. Мы до конца не понимаем, что было в то время правдой, а что ложью. Да, с одной стороны, некоторые записки говорят, что да­же после распада советского блока Москва тратила на оборону — как и сегодня — треть бюд­жета. Однако с другой стороны, сам бюджет составлял тогда более 50% ВНП СССР, тогда как сейчас едва дотягивает до 24%. Никто не знает, как исчислялись издержки в советские времена и каким был долларовый эквива­лент расходов — по словам самих советских руководителей, Кремль тратил на военные нужды 19–23% ВВП, а сейчас намеревается потратить лишь 7%.

К тому же дело не в со­поставлении цифр, а в экономической логике прежних и нынеш­них вре­мен, а также в структуре советской и российской экономик.

Советская экономика была плановой, и ценообразование крайне отдаленно отражало издержки. Советский ВПК получал сырье и материалы по «расчетным» ценам, а доходы его работников были немногим выше средних по стране. Сейчас в военных расходах учитываются и завышенные цены на оборонную продукцию, и высокие зарплаты рабочих и менеджеров, и прибыль соответствующих предприятий, и выплаты воюющим на фронте наемникам. Затраты на оборону «проливаются» и в смежные сектора, где используются частным бизнесом, которого в СССР вообще не существовало.

Поэтому я бы сказал, что для понимания вопроса нужно сравнить нынешние рас­ходы Кремля с расходами других рыночных экономик, в которых на военные цели направлялась схожая доля ВВП.

Самый красноречивый пример такого рода — США времен первого и начала второго срока президентства Рональда Рейгана, когда между 1982 и 1986 годами Пентагону выделялось от 6,2% до 6,8% ВВП.  А рецессия, в которой Рейган принял американскую экономику, кончилась в первом квартале 1983 года; далее до биржевого краха 1987 года продолжался устойчивый рост. Более того, многие экономисты считают, что в эти годы были заложены основания для бума 1990-х.

Это означает как минимум, что высокие военные расходы в условиях частного рыночного хозяйства вряд ли следует считать приговором для экономики. Перераспределяя бюджетные сред­ства и повышая до­ходы связан­ной с военны­ми секторами части населения, власти не вынимают их из обо­рота так, как это происходило в советское время. Кроме этого, стоит заметить, что даже при масштабной коррупции в секторе украденные день­ги имеют намного мень­шие шансы утечь за рубеж — большинство предприя­тий обо­ронки и их руководителей давно в санкционных списках.

По замыслу авторов бюджета, его дефицит будет невелик — но они проговариваются, что государственный долг за 2024–2026 годы вырастет на 14,9 трлн рублей, что составляет около 9% ВВП, а вовсе не 3%, как было бы, если бы реальный дефицит бюджета не превышал 1% ВВП в год. За первое полугодие текущего года он увеличился на 2,3 трлн рублей, или на 1,5% ВВП.

Отмечается, что только в наступающем году из Фонда национального благосостояния будет изъято 1,3 трлн рублей (хотя есть основание полагать, что никаких денег в ФНБ давно нет, а Минфин «продает» Банку Рос­сии форма­льно имеющуюся, но реально замороженную в недружествен­ных юрисдик­ци­ях валюту за реальные рубли, тем самым легитимизируя прямую эмиссию). Иначе говоря, финансирование путинской войны производится в долг: существенного роста налогов это может не потребовать, так что го­во­рить о крахе частного бизнеса преждевременно.

Как долго может все это продолжаться? Я бы рискнул сказать, что 4-5 лет — после этого поверхностные эко­номические проблемы станут системными, и властям придется задумать­ся о корректиров­ке стратегии.

Можно ли ожидать смены курса раньше?

Думаю, нет: те же бюджетные проектировки показывают, что Кремль намерен постепенно сокращать соци­альные расходы: траты по проектам «национальная экономика» уменьшатся на 5,7%, по медицинским программам — на 9,5%. Тем самым власть будет пытаться «прощупать» степень терпения людей и их готовность платить за «противостояние враждебному миру».

Подачки гражданам вовсе не отменены — в тот же день Владимир Путин утвердил и повышение минимального размера оплаты труда в России на 18,5% — с 16,2 тыс. до 19,2 тыс. рублей в месяц, и это наверняка не последняя «раздача пряников» наиболее бедным и потому послушным подданным. Я был бы рад ошибиться, но с учетом про­должаю­щегося отъезда из страны недовольных режимом остающиеся будут обречен­но смиряться с происходящим, не пытаясь сопротивляться.

И поэтому главным при оценке военно-экономической стратегии России остается вопрос: готов ли будет Запад финансировать Украину еще несколько лет или распространить на нее такие гарантии безопасности, которые сделали бы дальнейшие российские атаки невозможными?

На него, однако, нет ответа сейчас так же, как не было его и год, и полтора года тому назад.