Как и полтора года и год назад, моими респондентами были преимущественно жители Москвы и Санкт-Петербурга, представители разных профессий и разного возраста, имеющие высшее образование (иногда и ученую степень), а также студенты. Всего на анкету откликнулись 330 человек. Более подробное описание социально-демографических характеристик участников опроса — здесь.
В ходе опроса выяснилось, что свое психологическое состояние спустя полтора года после начала СВО респонденты чаще всего описывали следующими характеристиками:
- Безысходность, бессилие, усталость, подавленность — 36,2% ответов;
- Адаптация, принятие, безразличие, спокойствие — 17,8%;
- Ужас, страх — 17,5% и пр.
Если в начале спецоперации главными определениями были шок, ужас и страх, то сейчас острые чувства в основном ушли, они не могут длиться очень долго. Особенно это относится к шоковому состоянию, которое довольно быстро уходит.
Им на смену пришло понимание, что ситуация не изменится еще очень долго (некоторые полагают, что никогда), а потому люди все больше к ней адаптируются, но эта адаптация в основном связана с чувством собственного бессилия и усталости, то есть слабости, ощущения себя жертвой тяжелых обстоятельств, изменить которые они не в силах.
При этом остается желание чувствовать свою нужность: нужность людям и обществу, но не государству, с которым респонденты себя не ассоциируют. Ряд вопросов на этом этапе исследования были теми же, что весной и осенью 2022 года, что позволяет увидеть динамику ответов. В частности, проанализировать, как респонденты объясняют свое нежелание уезжать, при каких обстоятельствах могут изменить свое решение, чем они могут быть полезными обществу.
Почему они остаются?
В мае 2022 года свое нежелание уезжать значительная часть респондентов (44%) объясняла тем, что здесь, в России, их дом, их близкие, это родная страна, к которой они привязаны, и они не понимают, почему они должны все это оставить. Уже спустя полгода, вскоре после частичной мобилизации, доля таких ответов упала до 10%, то есть в 4,5 раза, а через год подросла, но немного — до 15%.
К маю 2022 г. уже прошел первый мощный взлет эмиграции, начала формироваться норма на отъезд в этой группе людей, но еще не было ощущения, что все это продлится долго. Поэтому многие считали, что нет оснований рушить свою жизнь, терять самое дорогое, то есть родной дом. Хотя уже в то время большинство респондентов задумывались об отъезде, не исключали для себя такой возможности. Тогда же, в мае 2022 года было много ответов (18%) о том, что они хотят бороться с происходящим, а потому нужны в России. Спустя всего несколько месяцев, когда стало ясно, что ситуация долговременная, таких ответов практически не осталось. Открытые формы борьбы стали восприниматься как невозможные.
В течение всех трех опросов практически не менялась доля тех, кто объяснял это отсутствием необходимых для отъезда ресурсов, прежде всего финансовой подушки, их доля колебалась от четверти до пятой части ответов. Удивительно устойчивой была доля ответов о наличии обременений, препятствующих отъезду, — все три раза они составили 18% от числа ответов. Обременения — это ответственность за пожилых и больных родственников.
В ходе последнего опроса появились и новые объяснения, которых прежде не было. Прежде всего, это ответы о том, что отъезд ничего не решает, не дает никаких преимуществ — 13,3%.
Почему эти ответы стали популярными далеко не сразу после начала СВО? Да потому, что остающиеся несогласные наблюдают, как складывается жизнь в эмиграции у их друзей, знакомых, родственников, а складывается она зачастую не очень хорошо. Многие испытывают финансовые затруднения, не могут найти работу, хорошее жилье, дать детям качественное образование, у них заметно падает уровень жизни.
Но не только это. «Отъезд ничего не решает» означает еще и то, что, по мнению респондентов, их уехавшие знакомые не делают ничего полезного для российского общества, заняты только решением своих проблем, а они, остающиеся, могут быть полезны людям.
И еще одна новая группа ответов: каждый девятый указал, что не хочет никому ничего объяснять, отделывается от вопроса «Почему вы не уезжаете?». Половине из них задавали такие вопросы уехавшие, половине приходилось отвечать на него и таким же, как они, оставшимся. Если во втором случае этот вопрос воспринимается как естественный и нормальный («полезно сверить часы»), то в первом очень часто как неуместный, как желание показать свою, уехавших, правоту, что вызывает обиду и раздражение.
Но все же в ходе всех трех опросов не очень значительная часть их участников высказывала твердую уверенность, что Россию они не покинут ни при каких обстоятельствах.
В ноябре 2023 г. твердое «нет, я не уеду» высказали лишь 11,6% респондентов — против 64,4% тех, кто в принципе допускает такую возможность, если ситуация ухудшится, а каждый четвертый затруднился ответить. Полтора года назад твердое «нет» дали 36,6% респондентов, то есть таких ответов было в три с лишним раза больше.
Что может их заставить уехать?
Среди причин, которые могут стать триггером для отъезда, в течение всех трех замеров лидировал страх уголовного преследования, опасение за жизнь и здоровье свое или близких. Доля таких ответов достигла максимума во время последнего из опросов — 43% всех ответов. Пока большинство респондентов такой опасности не чувствуют, все-таки репрессии носят точечный характер, но многие опасаются, что это может когда-нибудь произойти, поскольку находят политическую ситуацию ухудшающейся.
Интересно, совсем невелика доля тех, кто опасается резкого ухудшения политической и идеологической ситуации в России (8% в ноябре 2023 г.). Это не значит, что они не оценивают такую возможность как реальную, но, если не коснется их самих, их детей и близких, это не так страшно, чтобы покидать страну.
Второе место по популярности (тоже в ходе всех опросов) занимают ответы, что респонденты могут решиться уехать, если получат хорошие предложения по работе или возможности продолжить образование за рубежом.
На третьем — семейные обстоятельства, проблемы со здоровьем. Если во время первого опроса никто не писал, что уедет после смерти пожилых родственников, то потом об этом прямо писали 4–5% респондентов. Табуированная прежде тема смерти отчасти детабуировалась в новой обстановке, причем как у остающихся, так и у уехавших моих респондентов. Военные действия — это всегда человеческие потери, но и жизнь в далеком от них городе начинает восприниматься отчасти подобным же образом: о смерти уже можно говорить.
Конечно, указавшие смерть родителей как фактор, снимающий обязательства перед ними, а потому делающий отъезд возможным, не желают родителям смерти, но об этом уже можно говорить, не опасаясь осуждения.
А что не кажется реальной угрозой? Прежде всего, экономические трудности, потеря работы, бедность. Если в начале СВО этого боялись 7,4% участников опроса, то в ноябре прошлого года их количество упало до 4%, а еще годом спустя их стало еще меньше — всего лишь 3%. Многие помнят, что прошлой весной в обществе возникли страхи возникновения экономического коллапса, безработицы, дефицита товаров, но поскольку этого не случилось, то такие страхи довольно быстро прошли, появилось уверенность, что ничего трагического в этой сфере не произойдет.
Практически пропал и страх перед возможностью военных действия в городе, где живут участники опроса. В 2022 г. об этом как о возможном факторе необходимости покинуть страну писали 9,6% (май) и 8,4% (ноябрь), но во время последнего опроса их осталось менее 5%. Почти исчез и страх перед новой волной мобилизации — 2% против 6–7% во время прошлогодних опросов, как и страх закрытия границ со стороны России. Точнее, у представителей этой группы если и есть в чем-то уверенность, так это в том, что в принципе возможно все, но одни опасения кажутся гораздо более вероятными, чем другие.
Чем они могут быть полезными обществу и людям?
Высокообразованные несогласные из мегаполисов уже через несколько месяцев после начала СВО поняли, что они в меньшинстве, занимают маргинальную позицию, отличаются от значительной части сослуживцев, знакомых, нередко и родственников. Они чувствуют себя жертвами ситуации, но им приходится оправдываться перед другими людьми, прежде всего, уехавшими, почему они не уезжают. Норма на отъезд сложилась в этой группе так быстро, что ее нарушение предполагает объяснение, как другим, так и самим себе.
Как уже отмечалось, очень многие испытывают чувство бессилия, не видят просвета, потеряли надежду на будущее. Тем не менее, большинство из них полагает, что они могут быть полезными людям, обществу, причем эта вера растет, а не падает. Отчасти, возможно, это нужно, прежде всего, им самим, для того чтобы не впасть в тяжелую депрессию. Если год назад положительный ответ на вопрос «могут ли люди, остающиеся в России и несогласные с происходящим, делать что-то полезное?» дали 78%, а отрицательный 15%, то теперь таких ответов 84% и 4% соответственно. Рост положительных ответов невелик, а вот снижение числа отрицательных очень заметен. Только 4% чувствуют себя совершенно бесполезными, что очень мало.
Так что же полезного они делают или могут сделать? В мае 2022 года по числу ответов лидером была политическая и гражданская активность (16,6%), в основном не в радикальных, относительно безопасных формах. Тогда это казалось возможным и как продолжение такой деятельности, которой занимались до СВО, и как задел на будущее. Через полгода доля таких ответов упала до 11,6%, поскольку страхи перед репрессиями выросли, а надежда на скорую смену ситуации начала быстро снижаться. В ноябре 2023 г. таких ответов стало еще намного меньше — всего лишь 6,5%. Причем, как и год назад, речь уже идет только о наиболее «мягких» и безопасных формах такой активности:
«Записывать истории пострадавших, фиксировать реальность вокруг. Потом учёным пригодится. Если они будут вообще» — «Ходить на выборы, на суды» — «Собирать данные о нарушениях закона и преступлениях, чтобы в будущем было возможно наказать, обличить ответственных за преступления» — и т. п.
А каковы же лидеры? В ноябре этого года на лидирующую позицию вышли ответы типа «честно делать свое дело», теперь их стало 20%, вдвое больше, чем год назад:
«Преподавать, не погружая детей в пропаганду с головой» — «Работая в школе, я могу пытаться способствовать развитию „критического мышления“ детей, которые, по моим наблюдениям, становятся все менее политически вовлеченными» — «Честно и правильно делать свое дело» — и т. п.
Казалось бы, работать честно и профессионально надо всегда и в любых обстоятельствах, это само собой разумеется, как же иначе? Почему это самое полезное, что можно теперь делать несогласным — их, замечу, за это иногда критикуют, обвиняя в легитимации таким образом режима, который они не поддерживают.
Здесь может быть два главных объяснения.
- Во-первых, среди респондентов очень много людей так называемых «помогающих профессий»: учителей, преподавателей вузов, психологов, врачей, сотрудников НКО и пр., а также гуманитариев, включая писателей, историков и пр. Их деятельность необходима людям при любых обстоятельствах, она гуманна.
- Во-вторых, в ситуации идеологического давления многим из них не всегда просто этому давлению противостоять, а потому профессиональная деятельность начинает восприниматься и с точки зрения гражданской ответственности.
На втором месте с 19% оказались волонтерство и благотворительность. Здесь представлены самые разные ответы: это и непосредственная или финансовая помощь больным, животным, нуждающимся, это и помощь беженцам, в том числе украинским. Эта деятельность тоже гуманна и необходима, но в большинстве случаев безопасна.
Особо хочется обратить внимание на группы ответов «сохранить себя и своих детей, жить честно» (12,5%), «не лгать, не молчать, не участвовать во зле, быть хорошими людьми» и «поддерживать единомышленников» (по 9%). Первые две из этих групп ответов с точки зрения полезной деятельности могли возникнуть только в экстремальных обстоятельствах, а такие ответы появились уже в ходе майского опроса 2022 г.
В обычной жизни оставаться собой, не идти на компромиссы, сохранять свои ценности, не лгать, не участвовать во зле — это настолько базовые представления о норме человеческого существования, что не проблематизируются и уж точно не воспринимаются как доблесть и общественно полезное действие. Именно элемент действия, деятельности в этом по умолчанию отсутствует. Ситуация меняется, когда многие элементы такой нормативной системы вдруг становятся проблематичными, их сохранение и поддержание нередко требует специальных усилий, противодействия сложившейся социально-политической системе. Именно так нынешнюю ситуацию воспринимают многие остающиеся несогласные, а потому объявляют желание оставаться собой, то есть сохранять гуманистические ценности как форму сопротивления режиму и поддержания их в обществе, насколько это возможно, а поскольку эта социальная группа не очень многочисленна, возможности невелики.
Отсюда же, из маргинальности группы, вытекает желание поддерживать единомышленников, не дать этой группе раствориться в социуме, поддерживающем другие нормы и ценности. Вот примеры таких ответов:
«Продолжать оставаться человеком» — «Быть людьми и нести человечность» — «Оставаться людьми и тем подавать пример тем, кто остаётся, но не согласен» — «Жить не по лжи. Беречь себя» — «Хотя бы просто быть» и т. п.
Уже в мае 2022 года в своих анкетах участники первого опроса остающихся высокообразованных несогласных писали о такой форме социальной полезности, как просветительская деятельность по отношению к людям, которые колеблются в правильности и справедливости происходящего. Многие сетовали, что долгое время жили в своем информационном и коммуникационном пузыре, не выходили за его пределы, а в результате оказались маргинальной позиции. Они ратовали за то, чтобы начать своего рода хождение в народ, попытаться переубедить сомневающихся, перетащить их на свою сторону.
Тогда такие ответы составили 12%, через полгода их стало уже 20%, но потом, похоже, наступило некоторое разочарование, доля таких ответов снизилась до 11%, то есть вернулась к первоначальному уровню. Тем не менее, идея просвещения, своего рода хождения в народ, сохраняется как форма социальной полезности несогласных, хотя постепенно теряет свою популярность:
«Показывать другим, что нужно иметь свою позицию, не поддаваться пропаганде. Пару раз мне говорили, что я вызываю уважение, и что заставляю задуматься. Это говорили мои знакомы, которые в мейнстриме или не имеют четкой позиции» — «Иногда можно с большой осторожностью говорить с людьми и кому-то даже помочь сделать маленький шаг в понимании. Главное делать это с любовью, не поддаваться ненависти, не быть частью войны и вражды» — «Разговаривать с близкими, знакомыми и увеличивать число сомневающихся в правильности происходящего» — и т. п.
Вместо заключения
Верят ли респонденты, что предлагаемые ими варианты полезной для общества деятельности могут переломить ситуацию? Надеются ли они на успех?
Ответ «нет» на оба вопроса.
Тем не менее, они уверены, что все это делать надо, это лучше, чем ничего. Не раз в ответах участников опроса встречались слова о полезности «малых дел». Малые дела, и они это понимают, дают малые результаты, но все же они что-то дают.
В частности, придают силы им самим, позволяют в сложной ситуации чувствовать себя людьми, которые хоть чуть-чуть, но делают общество лучше.
