В той рецензии я задавал важный для меня вопрос, который так и остался без ответа: как литература осмысляет происходящее? Ну вот война, с 2014 года, Прилепин в ней участвовал, а есть у него ответ — зачем это было нужно? В чем смысл? Потому что как ни крути, но именно литература способна формулировать ответы на большие вопросы.
Давать язык и объяснение.
Ответ Прилепина, который он давал в книге, был крайне примитивным: война — это кураж и радость. А нужна она для того, чтобы участники остались в истории. И я тогда предположил, что не только мы понимаем какое место займет писатель Прилепин в истории литературы, но и сам Прилепин это осознает. Что у него есть? плюс-минус средний роман «Санькя», главная особенность которого в том, что его написал бывший омоновец, а все остальное — унылая графомания, которую вынесут на помойку через пять минут после смерти автора.
Что остается делать в такой ситуации мужчине с амбициями и пещерными представлениями о маскулинности, мужчине в кризисе среднего возраста, который вдруг осознал, что дело всей его жизни никому не нужно? Ну вообще-то не факт, что в такой ситуации нужно ехать на войну стрелять живых людей. Мог бы и любовницу завести или спортивный мотоцикл купить. Есть в его выборе что-то патологическое.
С началом агрессивного и явного вторжения российской армии в Украину вопрос этот — зачем все это и как литература будет это осмыслять — стал еще более острым. Потому что, очевидно, пропаганда с объяснением не справилась.
Две литературы
Мы сейчас говорим о z-литературе и z-авторах. Потому что войну могут осмыслять с обеих сторон: и те, кто против нее, и те, кто за. И как раз с теми, кто против — все нормально. Они пишут.
Для осуждения войны много усилий и не нужно. Эта риторика более-менее уже разработана. Не требуется большого таланта и сильного голоса, который возвысится над толпой. Было бы здорово, если бы такой голос появился, но необязательно. Всегда можно вместо современников перечитать Ремарка или Хэмингуэя. Даже Юнгерна, хотя к нему есть вопросы.
Украинцы могут дать фору любому. Не нам из наших релокантских кофеен описывать ужасы войны. Можно и помолчать.
Но вот z-авторы — это другое. Это гораздо интереснее. По двум причинам.
Во-первых, культуру невозможно отделить от языка. Этот аргумент очень любит Гельман. Он выставляет вперед мумии Сорокина, Ерофеева и Улицкой (Акунина, Быкова, добавляйте сами) и говорит, что мол вот — русская культура в изгнании представлена лучшими, а кто остался на той стороне?
Робкий вопрос, «А вас, Марат Александрович, не смущает, что им всем в среднем уже огого сколько лет, помрут же — и что тогда?» — остается без ответа. А молодым авторам, оставшимся без читателя, без тем для творчества и без возможности публиковаться, может, и не захочется входить в эту реку.
Оставшимся же в России вполне могут создать условия, чтобы они могли печататься, зарабатывать деньги, но писать надо будет о том, как прекрасно все вокруг. И что же, кто-то напишет о подвигах российской армии в Буче? Дайте время.
Идеология России сейчас — консьюмеризм. Я писал об этом, сейчас Кирилл Рогов и Russian Fields сделали исследование.
Была надежда, что именно этот консьюмеризм, цинизм и жадность не дадут появится способным авторам. Тот же Прилепин в одной из своих авторских программ проговаривал это прямым текстом: нам нужна патриотическая литература, сделайте меня министром патриотической литературы, дайте бюджет, я раздам деньги правильным людям, и они напишут великие патриотические романы восхваляющие СВО. Это я, понятно, утрирую, Прилепин говорил выражался более витиевато. Но мысль была такой, что только подтверждало, что алкоголь и ПТСР не улучшают когнитивные способности.
На это и была надежда. Литература так не работает. Ответ на вопрос о смысле жизни нельзя сформулировать за деньги и по заказу. И, кажется, это было понятно не только нам тут, но и им там. Хотя я больше склоняюсь к версии, что им просто не нужна литература как таковая. Ну вы видели, чтобы Путин читал?
В любом случае, надежда эта, кажется, не оправдалась. Сборник рассказов Евгения Журавли «Линия соприкосновения», при всем моем человеческом отвращении к этому тексту, приближается к тому, что можно назвать «написано убедительно».
Сборник
Сразу скажу — это еще не успех. Во-первых, первый тираж 110 экземпляров. Посмотрим, что будет дальше. Во-вторых, «сборник рассказов» — это громко сказано. Это эссе, зарисовки, репортажи. Что-то на страничку, что-то большое. Что-то даже вполне может быть названо литературой, как рассказ «Школа счастья», в котором автор играет с двойным значением слова счастье — как состояние и как точка на карте.
«Что интересно, если в навигатор забиваешь „Счастье“, он сам городок показывает, а пути к нему выдаёт кружные, где и переправ нет, все пути перечёркнуты в конце крестиком. Типа, не добраться вообще. Как понял, ориентирует на несуществующие ныне переходы линии разграничения. Но вот дорога — шоссе прямое как стрела, езжай себе. Короче, к Счастью лучше без навигатора. Нет к нему путей. Наверное, Счастье и есть путь».
Автор и рассказчик большей части текстов — непосредственный участник: то он волонтер, то в теробороне, то совсем без обозначения, но с российской стороны. Доставляет лекарства и еду, вывозит людей, говорит с теми, кто остался, рассказывает истории тех, кто с ним работает. Истории рядовые и банальные, но им придает величественности пейзаж за спиной говорящего: огненное зарево и артобстрелы. Вообще звук обстрела присутствует повсеместно. Стандартная сцена: герои сидят в укрытии, обсуждают отношения и личную жизнь (она была против, что он уходил, устраивала истерики, там остались дети и недоделанные дела, но как же можно там, когда здесь люди гибнут), а где-то фоном бухают взрывы.
Обстрелы, кстати, всегда ведутся украинской стороной. Напавшая сторона — и даже не нужно доказывать — Украина. Подлая сторона. Один из рассказов написан на как бы украинском от имени украинской женщины, и он заканчивается так:
«Дед мене тогда казал: «Ховаемся, бабко, в пидвал, зараз танками дома расстриливать будуть». Я ему: «Навищо нас расстрелювати?» А дед: «Що я хохлов не знаю? Я сам хохол».
Такого рода манипуляций по всему сборнику довольно много. Есть российские солдаты, которым связали руки за спиной и расстреляли, есть сын, который бросил мать, обвинил ее в сепаратизме, уехал, а теперь требует от нее документы на дом, а украинцы обвиняют рассказчика в том, что он подлец и не дает сыну поговорить с матерью. И в другую сторону тоже: как прекрасна Москва, как щедра Россия, детишки пишут письма, старики тихо крестят в спину. Есть, конечно, недостатки, — но они все от мелких чиновников на местах. Это они — боясь за свое место и «как бы чего не вышло» — мешают.
Тут я отмечу талант автора: он решил проблему. Ему удается не только не зайти на территорию вопросов «почему так вышло, что солдатам обмундирование не Министерство обороны предоставляет, а приходится эсэмэсками по волонтерам и пабликам собирать», но даже не обозначить, что она есть, эта территория.
Давний упрек к z-авторам: почему вы в своих рассуждениях не делаете последнего шага? Армия недоукомплектована, потому что в Министерстве обороны коррупция, потому что в России коррупция, а главный коррупционер кто? Ну? Кто? Черт. Опять либералы виноваты.
Евгений Журавли мастерски обходит весь пул этих вопросов. Ни в одном месте не хочется остановить автора и спросить — ну, доведи мысль-то до конца. Что ж ты! И это надо отметить как сдвиг. Эти наши вопросы к z-патриотам ими усвоены, они научились их обходить не спотыкаясь.
Что не так
У сборника есть две интонации.
С одной стороны, порядок слов, выбор эпитетов, общее настроение страшно напоминают советскую журналистику и семидесятых, так описывали покорение Сибири и освоение целины, и восьмидесятых, когда уже все приходило в упадок, но писать и говорить об этом было еще нельзя, а работать надо, и чтоб выглядело как бы от души — поэтому возникла такая имитация возвышенного, но простого стиля. Легкий фанерный отзвук, слова, за которыми пока не бездна, но уже какая-то пустота слышно на протяжении всего текста. Как будто человека, который всю жизнь рассказывал про урожай и надои, отправили на войну, а он все продолжает бодро: «Был здесь юным, поднимались с дядей, а потом и один несколько раз. Была гора, покрытая высоким кустарником, вилась тропка на вершину, поднимешься — дух захватывает. Даль полей, извилистая лента Донца, россыпь городов агломерации (sic!). Помню, дышалось наверху легко-легко. Лучи солнца искрились».
Это автор про что рассказывает? — а про гору, которую сравняли с землей обстрелами, но так мог бы начинаться репортаж про запуск новой шахты в районной газете.
Объяснимо! Автор 1979 года рождения, он эту речь еще застал, а общее концептуальное движение России назад должно возрождать и эти практики.
С другой — ПТСР. То, как устроена речь героев и структура некоторых рассказов, когда интригующее и обещающее начало просто исчезает, а рассказ продолжается и заканчивается чем-то совершенно иным, выдает глубокую травму. Хотя автору кажется, что это интересный художественный прием. Тоже объяснимо: последние лет десять «литература травмы» была одним из самых востребованных направлений в российском книгоиздательстве — от «Раны» Оксаны Васякиной до, прости господи, «Зулейхи» Яхиной все (как умели) обсуждали внутреннее устройство человека. Автор, кажется, и не ставил себе такой задачи, но он и не в лесу жил, а дискурсивные практики — они общие для всех. И этот пар вполне может еще крутить колеса.
Конечно, немного, странно встречать эту тему в таком изводе, но с другой стороны — а кто еще мог бы подхватить знамя «литературы травмы» сейчас? Не нам же, релоцировавшимся, из своих кофеен рассказывать как нам плохо. Но само сочетание бодрого советского репортера и глубоко травмированного сорокалетнего мужика — головокружительно.
Что важно
Но вопрос, с которого все началось: зачем все это? Еще раз — не «Война и мир», не великий роман. Сборник рассказов. Его главная особенность в том, что он продемонстрировал, как может выглядеть z-литература, которую не стыдно показывать людям. Нет там ощущения бездарной тупой пропаганды с рефреном «дайте денег». Если за ним последуют другие, то они пойдут по вот этим стопам.
И они уже дадут видимо более обстоятельный ответ на вопрос «зачем и в чем смысл», потому что к нынешнему ответу все еще есть претензии.
Технически ответ не дается целиком, он размазывается по разным текстам, нам как бы показывают смысл с разных сторон.
Вот рассказ «Жар». Герои парятся в бане, которую построили в землянке, и говорят о будущем. Герой рассказа — Серый, Серега, они с автором старые хорошие друзья с двадцати лет. Серый — воплощение мужского успеха. Влюбился в красавицу, вернувшись из армии, обустроился в городе и отбил девушку у мужа, хотя друзья и даже его бабушка спрашивали эту красавицу — зачем ей такой басурман; занимается мужским делом и хорошо зарабатывает. «Сколько его знаю, всегда он с грузовиками. Сначала водителем, потом на себя, потом распродал всё, приобрёл этот самый МАН с манипулятором. Сам себе хозяин, заработок немалый».
Он — Серый — формулирует тоску: «Чё я ей скажу? Она сама знает. Просто возраст пришёл. Либо на стакан садиться, либо бежать. Потому что надо смысл».
Тут хочется взять автора за руку и спросить — а почему только такой выбор? Вам не кажется, что что-то явно не так, если вот этот выбор — либо самоповреждение, либо побег — дан человеку, у которого жизнь во всех смыслах удалась?
Продолжается в рассказе «Кукушка», где ветеран афганской войны говорит:
«Мы все расплачиваемся за один грех. Делаем вид, что не видим правды. Заставляем себя не верить. Потом охаем, причитаем: почему со мной так? , а нас за що? Но если посмотреть назад, причины всегда были видны, просто убеждали себя — всё нормально. Какие-то мелочи то тут, то там, вселенная шла наперекосяк, но говорили: «Меня не касается, это не со мной, не моё дело».
А уже концентрированно выдается в последнем рассказе «Виктор Завадский».
«Летом 2022 года я отправился на донбасскую войну с самыми худшими ожиданиями. Не хотел участвовать, тем не менее поехал. Вообще-то я человек мирный и избегающий агрессии, можно сказать даже, излишне добрый. Профессиональные навыки мои сугубо гражданские, к армии никогда не имел никакого отношения. Но с новостных лент приходили такие угнетающие вести, что после долгих сомнений купил билет в один конец. <…> В мире в это время ощущался какой-то тектонический сдвиг. Целые государства устремились к своему концу, необратимыми шагами подрывая себе будущее, разноязыкие ленты новостей призывали к мщению, возбужденные энтузиасты выкрикивали из всевозможных рупоров свои маленькие правды. Простые обыватели, следуя фатальной привычке, делали вид, что их всё это не касается. Но чувствовалось — коснется всех. Мрачная неотвратимость уже сгущалась где-то в незримой глубине».
Если коротко, раз уж я это прочитал, — мысль довольно простая: добрые люди, которые делают моральный выбор противостоять злу, берут в руки оружие и идут защищать мирную жизнь наивных обывателей.
«Линия соприкосновения» — такой фронтир, за которым клубится тьма, победа в этой войне — это победа, которая принесет свет всему миру. Люди погрязли в бытовухе и не видят тьмы. Воины света — понятно кто: охраняют, защищают, не нападают первыми, пленных не убивают. Если надо — могут прийти к детям в интернат в костюме Деда Мороза.
Логика
Самое поразительное — как смесь из бодрой советской журналистики и неприкрытого насилия (а насилия в разных видах в книге огромное количество, и оно настолько обыденно, что иногда нужно встать и подышать, прежде чем продолжить чтение) проявляется чистый советский миф без показного советского двоемыслия.
Это ровно то, как СССР и был устроен на самом деле, когда человек ничего не стоит — в отличие от недостижимых идеалов. Когда насилие на всех уровнях – норма, но в общественном пространстве разговоры только о «счастье», «человеке труда» и «мире во всем мире».
Вот эту пропагандистскую риторику если вырезать — получится «Линия соприкосновения». Получится реконструкция мифологии позднего Советского Союза, но с разрешением говорить честно, что насилие и смерть — это хорошо, а убивать за высшие идеалы — правильно.
Но даже в самом конце советский миф был прогрессистским: советские мы строили общество будущего. Нет, не строили, не мы, не общество и не будущее, но говорили же. И когда теперь тем же бодрым голосом автор рассказывает не об открытии завода, а о его разрушении, становится понятно, что и он понимает: нет никакого будущего! И тогда действительно: Либо на стакан садиться, либо бежать. И тьма, действительно, клубится, только вот не разогнать ее пожаром.
***
Французский философ Ален Бадью заканчивает свою книгу «Апостол Павел. Обоснование универсализма» парадоксальной мыслью: фашисты, когда убивали евреев, поступали в соответствии с заповедью Иисуса «Возлюби ближнего как самого себя», просто фашистам не нравились евреи, и если их всех убить, исполнять заповедь будет проще и приятнее.
Нужно как-то осмыслить тот факт, что эта конструкция оказывается вполне рабочей в 2024 году.
