Поводом к написанию этого текста послужил отзыв читателя на мою предыдущую колонку.
Свидетельства очевидцев
Привожу его отзыв с небольшими сокращениями, убрав названия. Читатель работает в компании, обслуживающей практически всю добывающую отрасль страны. Так что нарисованная им картина — наблюдение вовлеченного специалиста. Итак, вот что он пишет:
Огромное число предприятий, включая [название одного из лидеров промышленности], на грани сокращений и заморозки производства. Многие [мощности] законсервированы, склады затарены — экспортного сбыта нет. В угольной промышленности просто катастрофа, там запрет на экспорт накладывается на транспортные ограничения (железнодорожная линия на восток одна, и она перегружена). Это все не алармизм, а реализм. Эти факты фигурируют во всех отчетах и анализах экономистов. А вот дальше будет алармизм. Мы постоянно задаем вопросы исполнителям на местах: как и за счет чего выживают сейчас предприятия и даже идут плановые закупки? Ответ: предприятия живут на проценты с депозитов на счетах банков. А за счет чего возникают проценты, если бюджетоообразующие производства в депрессии?». Ну, за счет чего — известно: денежная масса M2 продолжает расти высокими темпами, хотя рост и замедляется. Прямо говоря — работает «печатный станок».
А вот наблюдение довольно известного частного инвестора в российский рынок — анализируя отчетность крупнейших публичных компаний за 2024 год и первый квартал текущего года, он насчитал пять сигналов надвигающегося кризиса.
Первый: компании проигрывают борьбу за себестоимость. При вполне приятном росте выручки EBITDA (прибыль до вычета расходов по процентам и налогам) и FCF (свободный денежный поток, который остается у компаний после вычета всех операционных издержек, налогов и капитальных затрат) уверенно падают.
Второй: на падение прибыли ложится дополнительным бременем увеличение налога на прибыль с 20% до 25%. Вроде бы немного, но когда прибыль падает — тяжело.
Третий: ухудшение положения компаний с высокой долговой нагрузкой. Долг образовался по различным причинам, но в их основе — санкции. Например, «Мечел» страдает от недостаточного спроса со стороны Китая, «Сегежа» — из-за того, что ее основные мощности на северо-западе страны и экспорт был ориентирован на Европу, «М. Видео» — из-за проблем с импортом электроники. Но только на трех этих компания висит долг под 0,5 трлн рублей, напоминает автор текста.
Четвертый: начались проблемы у банков. Пока — из второго эшелона. «Совкомбанк убыточен по РСБУ за первый квартал, у ВТБ падают процентные доходы, МТС-банк уже замутил допэмиссию», — пишет автор.
Пятый: всем известные проблемы нефтегазовых компаний. Не будем про несчастный «Газпром», но сочетание дешевеющей нефти и дорожающего рубля — так себе для всех нефтяников.
Выводы аналитиков
Это все не ужас-ужас, но уже и не «верной дорогой идете, товарищи». Но, может быть, наблюдатели неверно истолковывают данные или у них нет всей полноты информации? Давайте обратимся к традиционным аналитическим структурам.
Вот очередной доклад Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП) «Тренды российской экономики» за март 2025 года. Промышленное производство за первый квартал по отношению к аналогичному периоду прошлого года — незначительный рост (1,1%). Если посмотреть разбивку по месяцам — видно, что основная его часть пришлась на январь, когда промышленность получила, видимо, основную часть авансовых платежей из бюджета за госзаказ: 2,2%. Но уже февраль — рост только на 0,2%, март — на 0,8%. В пределах статистической погрешности.
А ведь авансовые платежи продолжали поступать предприятиям весь первый квартал. Еще интереснее данные по промышленному производству месяц к месяцу, что лучше отражает динамику. Январь — падение к декабрю на 3,8%, февраль — рост к январю на 0,8%, март — падение к февралю на 0,7%. То есть, реального роста нет вообще, есть «рост» благодаря выросшим за год отпускным ценам.
А вот аналитический отдел российского подразделения Райффайзенбанка смотрит на цифры Росстата и оценку ВВП от Минэкономразвития. Вывод: промышленное производство — ключевой сегмент, охлаждающий ВВП.
Что еще тревожнее — тормозит не только промышленность. Экспорт российской пшеницы — один из предметов гордости аграрного сектора, в последние годы приносивший весомую долю экспортных доходов бюджета, снижается. И существенно: в январе – 2,47 млн тонн, на 39,5% меньше, чем в январе 2024 года. В феврале отправили на экспорт 1,9 млн тонн, это в 2,4 раза меньше, чем в феврале 2024 года. Предварительная оценка экспорта пшеницы в марте — 1,4–1,8 млн тонн, значительно ниже прошлогоднего показателя.
Тут много причин — от прошлогоднего неурожая до исчерпания запасов украинского зерна, которое было захвачено при оккупации. Но одна из самых тревожных — снижается прибыльность, в некоторых случаях до нуля.
Аграрии могут даже не выбрать установленные квоты на вывоз пшеницы — невыгодно! И нет, если эта пшеница пойдет на российский рынок, легче станет ненадолго — фермеры просто сокращают посевные площади, так как овчинка выделки не стоит. Как рассказывал мне экономист Игорь Липсиц, с мест все чаще сообщают, что фермерам сейчас выгоднее положить деньги на депозит и получать 20%, чем мучиться за околонулевую маржу.
Задачи бюрократов
Когда и промышленности, и агросектору выгоднее быть рантье, а не производителем — это, конечно, сильно. Но, может быть, стоит ЦБ опустить ключевую ставку, и все наладится? Включатся станки на заводах, пилорамы на лесопилках, комбайны выйдут в поле? Увы. И дело тут не только в том, что Центробанк, устами его председательницы Эльвиры Набиуллиной, советует не надеяться на скорое и сильное снижение ставки.
Проблема в том, что экспортный потенциал все более ограничен — не только санкциями, но и замедлением экономики Китая, ставшего главным покупателем российского экспорта, да и торможением глобальной экономики. Внутренний потребительский спрос не может заменить экспорт, а сама промышленность, как и агросектор, страдают от того, что издержки на средства производства (оборудование и исходники импортные) не покрываются выручкой. Тут хоть обнули ключевую ставку — ничего, кроме инфляции не получить.
Однако дело еще и в том, что для российской власти, родившейся из краха советской экономической модели в 1991 году и прошедшей горнило кризиса 1998 года основной целью является вовсе не экономический рост, а стабильность бюджетной системы. Как образно рассказывал мне один из российских экономистов: усилия экономического блока не направлены на то, чтобы корабль экономики не затонул, — айсберг (война), в который влетел сей корабль, вне их зоны ответственности. Задача экономического блока — сделать так, чтобы корабль тонул, не опрокидываясь, «на ровном киле».
С этой задачей они вполне справляются: недавно Минфин пересмотрел бюджетный прогноз на текущий (!) год, понизив оценку нефтегазовых доходов и увеличив прогноз по дефициту, размер которого теперь превышает ликвидный остаток ФНБ (3,8 трлн против 3,3 трлн рублей). Ну и что? Никакой катастрофы — дефицит все равно маленький, а учитывая, что внешний долг страны ничтожен, никакой катастрофы быть не может — кораблю еще тонуть и тонуть.
А внутри страны ЦБ и Минфин прекрасно балансируют оба «борта» корабля ставкой и финансовыми операциями. Заводы могут стоять, банки могут пухнуть от напечатанных денег, девалютизация российской экономики продолжит выпиливать страну из глобальной торговли, реальное благосостояние российских граждан будет снижаться (при том, что, согласно тому же докладу ЦМАКП, оно все три года войны и не росло особо), но корабль будет тонуть на ровном киле, экономика будет замедляться без особых перекосов. Тем более, что уже и Владимир Путин смирился с тем, что экономическим ростом больше не похвастаться.
***
Это, конечно, не предвестник катастрофы. Это, скорее, предвестник тихого, спокойного, но неотвратимого угасания. Перефразируя старый анекдот, перед смертью больной хорошо пропотеет.
