Министр цифрового (не)развития Максут Шадаев при принятии закона утверждал, что новые правила не коснутся посетителей тех соцсетей, которые признаны экстремистскими, и норма направлена против «умышленного» ознакомления с материалами, которые включены в список, составленный Минюстом, — в нем усилиями чиновников сейчас насчитывается более 5,6 тыс. записей.
Свобода по-пекински
Скорее всего, «умышленный характер» деяния будет определяться следователем на основе его «классового чутья», так что мало тут не покажется никому — в нашей истории подтверждений этому масса. Стоит также иметь в виду, что хотя по суду «экстремистскими» признаны более 5 тыс. материалов, число заблокированных в России сайтов превышает 56 тыс., и ещё около 20 тыс. ждут своей «очереди», так круг тех, кто может попасть в число правонарушителей, очень широк.
Кроме того, депутаты приняли решение о наказании за «неправомерное использование» VPN (это будет считаться отягчающим обстоятельством при рассмотрении разного рода дел) и полном запрете на рекламу подобного рода технологий: штраф для физических лиц составит от 50 тыс. до 80 тыс. руб. и может применяться даже в случае обыкновенного совета друзьям или коллегам использовать их для повышения безопасности общения.
Все это происходит на фоне другого могучего тренда, направленного на расширение применения отечественных версий программного обеспечения (хотя известно, что многие компании не переходят на него из-за банальной некачественности предлагаемых решений) — и, в частности, на внедрение в повседневное использование «национального» мессенджера Max — а ради него, как следует ожидать, под запрет попадут иностранные конкуренты, в том числе WhatsApp, что уже широко обсуждается пользователями.
Эта идея вызревала в России давно, и дремучий предок Max, называвшийся «Там-там», разрабатывали еще в середине 2010-х в компании Mail.ru, но закон о национальном мессенждере приняли только месяц с небольшим назад. Специалисты говорят, что в Max отсутствуют многие базовые нормы безопасности, — к примеру, шифрование ведется только на пути от пользователя к серверу, то есть в отличие от end-to-end шифрования, приложение имеет доступ к сообщению, — а вся инфраструктура мессенджера, судя по всему, находится под контролем прокремлевской компании VK. Следует напомнить, что ее гендиректором работает Владимир Кириенко, сын первого замруководителя кремлевской администрации, а за соцсети отвечает Степан Ковальчук, внучатый племянник «личного банкира» Владимира Путина.
Наиболее вероятная задача «мессенджера» — сбор информации о пользователе: так, отмечается, что он практически мгновенно запрашивает доступ к камере, микрофону, контактам, геолокации и даже к закачанным в устройство файлам, a также использует jar-файлы для доступа к системным функциям телефона, которые «обычному» мессенджеру просто не нужны. Открыто подчеркивается: одним из его «преимуществ» является интеграция с порталом госуслуг (включающая также возможность электронной подписи на документах) и другими сайтами, так или иначе связанными с правительственными структурами, например, в «мессенджер» также хотят перенести «Сферум» — систему дистанционного образования и школьной коммуникации, где в 2023–2024 гг. заставляли регистрироваться учителей, учеников и родителей.
Вероятно, правы все те, кто видит в «мессенджере» аналог WeChat — соцсети, применяющейся в Китае как важный инструмент цифрового контроля над обществом. Потому не выглядит случайностью, что Мах требуют предустанавливать на все продающиеся в России мобильные устройства, государственные структуры в обязательном порядке открывают в нем свои страницы, а провластные блогеры с разной степенью убогости и лизоблюдства рекламирует его преимущества.
Иначе говоря, происходящее в последние недели выглядит невиданным ранее наступлением на те свободы (или, если быть точнее, на ту автономию), которая до поры до времени еще сохранялась у россиян в информационном пространстве, позволяя получать доступ к нежелательным для властей сведениям и фактам, а также поддерживать связь с родственниками, друзьями и коллегами, находящимися за пределами российской юрисдикции. Сегодня число пользователей WhatsApp в России составляет 84 млн человек, а «подсевших» на Max всего лишь 2 млн — и то только со слов менеджеров самого мессенджера.
Чтобы осознать грандиозность грядущих проблем, достаточно прочесть советы специалистов по обеспечению относительной безопасности пользователей в новых условиях: использование лишь не имеющих отношения к России систем VPN, деактивация на мобильных устройствах любых приложений российских госструктур и поисковых систем и даже отказ от подключений к публичному WiFi. Но и соблюдение перечисленных мер предосторожности не стоит считать гарантией, защищающей от проблем с российскими охранителями (слово «право-» тут становится уже совершенно излишним).
Не приходится сомневаться, что происходящее — важный шаг на пути к установлению (а, может быть, уже просто к укреплению) в России тоталитарного режима. Современные технологии делают его намного менее назойливым, чем это было в фашистских или коммунистических обществах, хорошо знакомых всем по истории ХХ века, — никто не вставляет прослушку в телефон и не следует за вами по пятам, — но добавляет подобным мерам эффективность, о которой шпики прошлых времен не могли мечтать. Новая реальность отличается от прежней так же, как нейтронная бомба от ядерной — оставляет картину внешне нетронутой, не разрушает её до основания, но убивает свободу столь же эффективно, как оба эти вида оружия массового поражения убивают все живое. И тут, разумеется, возникает множество вопросов о последствиях происходящего.
Атака на лояльных
А они пока малопредсказуемы — по двум причинам.
С одной стороны, сложно предсказать, насколько быстрым и всеохватным станет распространение новых технологий, сколь эффективными они будут, чтобы действительно обеспечить удовлетворяющее качество связи и устойчивую интеграцию с всеми предполагаемыми приложениями и сервисами: пока что отечественные разработки не зарекомендовали себя как достаточно качественные. Неясно, активными ли окажутся власти в применении с репрессивными целями получаемой информации — и как скоро они почувствуют себя в силе ее полномасштабно использовать: здесь можно вспомнить законодательство об иноагентах, между появлением первых норм и тем моментом, когда включенные в списки граждане оказались серьезно поражены в правах, прошло не менее десяти лет. Но не стоит и забывать, что в условиях «специальной военной операции» Кремль давно перенес акцент на терроризирование населения как на главный метод поддержания контроля над обществом — и поэтому принимаемые сегодня законы имеют все шансы использоваться пусть и избирательно, но быстро и в отношении «нужных» людей. Поэтому я бы предположил, что уже в этом году мы увидим и повсеместное насаждение нового мессенджера, и последствия запрета VPN, и первые административные и уголовные дела, в которых будут применяться только что утвержденные «правовые нормы». Крайне вероятным мне кажется и реальная блокировка «недружественных» мессенджеров в следующие несколько месяцев. Сдвигая Россию все ближе к Китаю, путинское окружение, вероятнее всего, действительно видит в образе полностью контролируемого общества, структурированного вокруг WeChat, некий идеальный социальный конструкт.
С другой стороны, воплотить его в жизнь будет очень сложно. Россияне ментально существенно отличаются от китайцев — и они менее всего желают делать что-либо по правилам (независимо от того, каковы эти правила) или добиваться признания себя в глазах общества, к которому большинство из нас относится с нескрываемым презрением. Кроме того, в России власть всегда пользовалась именно этой социальной разобщенностью, в то время как Китай отличался умением «капитализировать» солидарность и порядок. Хорошим примером различий стало, например, время пандемии, когда в России было возможно поддерживать скорее иллюзию работающих правил, чем реальное их функционирование — в отличие от КНР. Наконец, следует иметь в виду, что документированные данные о поведении человека порой дают ему шанс доказать свою правоту в отношениях с представителями власти, чего в России сейчас вообще невозможно себе представить (и что не изменится ни от каких систем наблюдения). Скорее можно предположить, что активное внедрение анонсированных нововведений приведёт к массе эксцессов: все видели это в последние годы и месяцы, когда борьба с «вражескими» ресурсами приводила к параличу значительных сегментов интернета, а противодействие ударам украинских беспилотников «вырубало» мобильный интернет на немалой части территории страны. Эксцессы затронут намного более широкий круг лиц, чем те, что денно и нощно с помощью разного рода технических средств пытаются изучить «экстремистские» материалы — мне порой кажется, что подавляющее большинство читателей таковых уже давно релоцировалось за пределы РФ.
В результате меры Кремля существенно затруднят жизнь большого числа совершенно лояльно относящихся к власти людей и станут фактором раздражения и для тех, кто сейчас безразличен к происходящему в стране. Это заметили даже назначенные сверху депутаты — за введение штрафов за поиск в интернете экстремистских материалов не проголосовала почти пятая часть списочного состава Государственной думы.
Лягушка в кипятке
Владимир Путин и его клика уже на протяжении четверти века последовательно строят в России авторитарное и бессловесное общество — однако пока оно так и не стало тоталитарным в традиционном смысле этого слова. Кремль смог ликвидировать огромное количество как свобод (слова, собраний, выборов), так и институтов (независимый суд, парламентскую систему и даже местное самоуправление) — но всего этого достиг, с одной стороны, медленно и постепенно, а с другой стороны, без массового принуждения. Власти шли от одного ограничения к другому, делая вид, что каждое новое незначительно и непринципиально и даже не затрагивает всего того, что оно на деле почти исключает. Власти исходили из того, что все ограничения касаются лишь незначительной части населения или относительно легко обходятся (например, гонения на Instagram затронули только тех, кто на нем зарабатывал, но не обычных пользователей), а серьезное принуждение (в том числе даже «частичная мобилизация») использовалось ограниченно, и ему быстро находилась замена — как только становилось ясно, что вызванное соответствующей мерой сопротивление общества может стать опасным. То, что мы сейчас видим, заметно выбивается из прежних правил — и потому может принести властям немало сюрпризов: ожидаемый эффект от модных нововведений способен оказаться практически нулевым, а порождаемое ими недовольство весьма значительным.
Завершая, хочется сказать: чтобы добиться успеха при медленной варке лягушки (этот пример очень часто применяют многие из тех, кто описывает нынешние российские реалии), нужно, во-первых, повышать градус кастрюли действительно не торопясь, и во-вторых, быть уверенным, что в ней сидит именно лягушка, а не кто-то другой.
Российские власти вплотную подошли к тому, чтобы пренебречь обоими обстоятельствами: они излишне ускоряют темп продвижения к тоталитаризму, не будучи готовы признаться самим себе в том, что «мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живём и трудимся,. [и] поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».
Последнее, замечу, дорого обошлось тем советским деятелям, «продукт» которых нынешнее поколение «кремлевских старцев» намеревается воскресить.
