Провластные аналитики утверждают весь год, что о кризисе говорить нельзя.
Январь: «И в Усть-Луге, и в Туапсе пожары ликвидировали за несколько часов. Скорее всего, эти НПЗ быстро продолжат работу — просто без нескольких установок, со сниженной производительностью и ограниченным ассортиментом продукции. В обычных обстоятельствах последствия таких атак могут быть ликвидированы за месяц-другой… пока все эти проблемы создали для российских нефтепереработчиков лишь неудобства и убытки, но не значительные трудности. Пожары на НПЗ могут иметь пропагандистский эффект и влиять на настроения в обществе, как российском, так и украинском, но пока не оказывают серьезного эффекта на экономику».
Август: «Пока ситуация выглядит хоть и непростой, но контролируемой. У государства есть инструменты, при помощи которых можно снизить остроту кризиса. Да и в любом случае транспортной отрасли, промышленности, сельскому хозяйству и — что приоритетно для российского государства — армии дефицит топлива в обозримой перспективе не грозит».
Октябрь: «Проблема все-таки не настолько остра, чтобы утверждать, что «от российской нефтепереработки осталось чуть больше половины».
Не будем обращаться к быстро меняющимся в соцсетях картам Российской Федерации, на которых красным и малиновым закрашиваются регионы, испытывающие проблемы со снабжением моторным топливом. Сегодня это отмечают в одном месте, завтра — в другом.
Посмотрим на реакцию властей и игроков рынка.
Здесь — признание вице-премьера Александра Новака, что России придется обнулить пошлины для импорта бензина из Китая, Южной Кореи и Сингапура. То есть, если перебоев в снабжении даже и нет, они, по ожиданиям правительства, будут.
Да и бензиновые цены реально растут, обгоняя инфляцию.
По данным Росстата, с начала года они увеличились на 11%, а инфляция — только на 4,7%. Власти винят владельцев АЗС, требуя обосновать уровень цены, а Национальный автомобильный союз считает целесообразным ввести потолок цен и учредить специальный механизм контроля за ними.
Напряженность на отечественном топливном рынке определенно нарастает. Прежние объяснения: взлёт спроса из-за уборочной страды, плановые профилактические ремонты на нефтеперерабатывающих заводах и тому подобное — уже не работают.
Главным фактором надвигающегося кризиса приходится признать налеты украинских дронов. Но эффект этих налетов просчитать трудно.
Во-первых, власти скрывают масштабы разрушений и сроки, за которые можно устранить причиненный оборудованию ущерб.
А во-вторых, ремонтные работы все-таки идут. Да, по свидетельству опрошенных автором этой колонки сотрудников нефтекомпаний, некоторые узлы на НПЗ не восстановить и за два года, кое-где можно временно наладить переработку нефти по древним примитивным схемам и получать, например, такой бензин, который требует запрещенных экологами присадок, чтобы считаться высокооктановым.
Украинские атаки с воздуха продолжаются, и возникает законный вопрос: когда накопится тот уровень разрушения мощностей нефтепереработки, за которым можно будет говорить о тяжёлом кризисе?
По статистике 2023 года, внутренние потребности страны в продуктах нефтепереработки составили 144 млн тонн в пересчете на сырую нефть (в том числе 87 млн тонн бензина и дизтоплива) из 275 млн тонн, поступивших на НПЗ. Номинальная мощность всех заводов этой отрасли оценивается в 320-330 млн тонн в год.
Вроде бы по арифметике получается, что для реального сокращения нефтепереработки в России дронам надо уничтожить 320 — 275 = 45, то есть 14% всей установленной мощности нефтеперерабатывающих заводов. А для того, чтобы не осталось технических сил для насыщения внутреннего рынка, надо остановить работу 320 — 144 = 176, то есть не менее чем 55% мощностей.
До этого пока, судя по всему, далеко: иностранные наблюдатели оценивают причиненный ущерб цифрами от 18 до 28%, что говорит о ненадежности таких «прикидок».
Арифметика арифметикой, но мы видим и перебои в снабжении, и рост цен, и планы закупок бензина в Сингапуре. Дроновые атаки украинцев усугубляются сразу несколькими факторами.
Поражение крупного НПЗ нарушает снабжение топливом большого региона, и перебросить туда запасы бензина с заводов на Урале, в Сибири или даже на Дальнем Востоке весьма проблематично. Это и огромные расстояния, и потенциал загрузки железных дорог, и значительный рост затрат денег и времени.
Кроме того, украинцы наносят удары не только по нефтехранилищам и переработке, но и по транспортной инфраструктуре — магистральным трубопроводам, ведущим к НПЗ и экспортным терминалам, а главное — по оборудованию насосных станций, прокачивающих нефть в этих направлениях. Сети трубопроводов, протянувшиеся на тысячи километров, не защитят никакие средства ПВО.
Вывод прост. Если гипотетически принять РФ за геометрическую точку или небольшой кружочек на карте, где нефть и нефтепродукты можно мгновенно и без дополнительных затрат перебрасывать в нужное место, то никакого кризиса нет и еще долго не предвидится. Но удары дронов наносят урон не только оборудованию НПЗ. Они разрушают логистические цепочки в огромной стране, растянутой по карте.
И это позволяет говорить о кризисе, который уже возник и который будет становиться всё острее с нарастанием числа и эффективности воздушных атак.
