Спорить трудно, но и согласиться трудно, потому что слова «эмигрантская оппозиция» представляются мне эдаким оксюмороном. Оппозиция — это люди, которые хотят поменять власть в стране. Эмиграция — это люди, которые уехали из страны, чтобы жить своей жизнью, возможно, сохраняя свою культуру и язык, а возможно, желая раствориться в новом человеческом пространстве. Цели эмиграции и оппозиции противоположны, и быть «эмигрантской оппозицией» можно лишь так же эпизодически, как обливаться ледяной водой в бане.
«Эмиграция 2030-х годов, — пишет Иноземцев, — в точности повторит судьбы антисоветской эмиграции 1930-х». А вот тут я согласен! Растают опрометчивые надежды на скорое свержение тоталитарного строя в России. Перестанут печататься газеты, рассуждающие, как нам обустроить Россию после большевиков (или после Путина). Очевидным станет, что не будет на нашем веку никакой России «после Путина» или «после большевиков». Может быть, когда-нибудь, в далеком будущем, но не при нашей жизни. При нашей жизни свободный Запад будет волей-неволей сотрудничать с тоталитарной Россией с той или иной степенью «напряженности» или «разрядки».
А эмиграция займется, наконец, делом.
В отсутствие опрометчивых надежд на скорое возвращение на прекрасную родину будущего дел у эмиграции много.
Во-первых, сохранение и распространение по миру великой русской культуры. Великий композитор и пианист Сергей Рахманинов не боролся с большевиками, он играл на пианино и писал музыку, гармонически очень русскую музыку, которую слушал и слушает весь мир.
Композитор Игорь Стравинский и антрепренер Сергей Дягилев тоже с большевиками не боролись, а создали на Западе великие русские балеты.
Писатель Иван Бунин, конечно, ненавидел большевиков, но любим мы его не за это, а за то, что писал великую русскую литературу, которую мир оценил Нобелевской премией; его книги, кстати, проникли сквозь железный занавес и установили связь между Россией внутри и Россией в изгнании.
А был еще писатель Владимир Набоков, который парадоксальным образом создал великую русскую литературу не только на русском, но и на английском языке. А был еще профессор Александр Максимов, который основал в Чикаго современную гематологию. А был еще Игорь Сикорский, построивший в Америке вертолет.
Ну, и, разумеется, княжна Ирен Голицына, легенда итальянской моды времен наивысшего ее расцвета.
Целая плеяда эмигрантов, прекративших городить планы восстановления невостребованной в России свободы, а занявшихся продвижением востребованной в мире русской культуры. Включая, кстати, сотни тысяч простых эмигрантских семей, которые продолжали говорить дома по-русски, читать детям сказки Пушкина и сохранять рецепт бабушкиных пирожков с ливером.
Во-вторых, эмигрантам хорошо бы создать в свободном мире аэродром, гавань, дом, где на первое время примут всякого беглеца, который не выдержал тоталитарного удушья России. Такой дом, «Толстовскую ферму», сто лет назад создала графиня Александра Толстая в Америке. Удивительным образом, как бы ни утюжила пропаганда мозги россиян, в каждом поколении появляется кто-то, кто не может этого терпеть. Вот им-то и нужна помощь. Как певице Наоко, которой почему-то пришло в голову не быть отличницей в музыкальном училище путинских времен, а петь на улицах запрещенные песни. Наверное, музыка навеяла. Музыка всегда навеивает такое, особенно в России.
Наконец, в-третьих. Надо рассказывать о России истории. Тут опять можно было бы вспомнить Набокова, Бунина — всех этих великих мифотворцев, которые создали Россию, которую мы любим, в отличие от России, которая существует на самом деле.
Но позвольте мне пару слов про Афганистан. Халед Хоссейни, американский писатель афганского происхождения, пишет об Афганистане до катастрофы. В его романах цветут еще сады Кандагара и возвышаются еще посреди пустыни Бамианские Будды. На земле нету больше садов Кандагара и нет Бамианских будд. А в романах Халеда Хоссейни — есть.
И эта афганская реальность представляется мне и всему миру более насущной, чем реальность афганского режим талибов.
