Поддержите The Moscow Times

Подписывайтесь на «The Moscow Times. Мнения» в Telegram

Подписаться

Позиция автора может не совпадать с позицией редакции The Moscow Times.

Новая ясность. К чему привела неделя переговоров России и Запада

Российские требования к США и НАТО – это на самом деле стратегические цели российской политики в Европе. Если не удастся достичь их дипломатическим путем, они будут реализовываться иными способами

Слева направо: Генеральный секретарь НАТО Йенс Столтенберг с Александром Грушко (заместитель министра иностранных дел РФ) и Александром Фоминым. NATO North Atlantic Treaty Organization / flickr (CC BY-NC-ND 2.0)

Неделя российско-западной дипломатии на площадках Женевы, Брюсселя и Вены позволила сторонам начать откровенный и содержательный, хотя и предельно жесткий диалог. Разговор не завершился скандалом и окончательным разрывом, но не позволяет сейчас рассчитывать на дипломатическое решение продолжающегося кризиса европейской безопасности.

Отсутствие дипломатического решения, однако, логически ведет к дальнейшему обострению этого кризиса с выходом из него уже на силовой основе. Пока в Москве и Вашингтоне оценивают обстановку и готовятся к новым шагам, есть смысл вскрыть корни возникшего кризиса, проанализировать пути и последствия его эскалации, а также рассмотреть альтернативные варианты решения проблем безопасности на евро-атлантическом направлении внешней политики России.

Корни

Корни кризиса в целом понятны. С окончанием холодной войны и распадом Советского Союза Соединенные Штаты Америки и их союзники установили в Европе порядок, основанный на главенствующей роли США и центральном положении НАТО в качестве инструмента военно-политического регулирования и обеспечения безопасности Запада и созданного им порядка. Россия, которой не удалось стать частью Запада на своих условиях и которая отказалась от предложенной ей подчиненной роли, осталась за пределами этого порядка, но была вынуждена считаться с новой реальностью. США знали о недовольстве России, но предпочитали игнорировать его, поскольку рассматривали РФ как угасающую державу. 

Исторический опыт, однако, свидетельствует, что крупная побежденная держава, если она не вписалась в послевоенный порядок или если ей не предоставили в нем место, которое ее устраивало бы, со временем начнет предпринимать действия, направленные на его слом или, по крайней мере, существенную коррекцию. Конечно, при условии, что у этой недовольной державы достаточно материального потенциала, а у его руководства — политической воли и общественной поддержки. Такие условия в России созрели в первой половине 2010-х годов, свидетельством чему стала реакция Москвы на украинский кризис и последовавшая вслед за этим конфронтация с США и расстройство отношений с Евросоюзом. 

Эволюция конфронтации

За восемь лет конфронтации с Западом внешняя политика России продолжила эволюционировать от приспособления к неудобным реалиям к попыткам как минимум предотвратить дальнейшее ухудшение геополитического положения страны, а как максимум — изменить ситуацию в свою пользу. После четвертьвекового перерыва Москва вернулась на Ближний Восток и принялась активно осваивать Арктику; Россия стала использовать новые средства — например, частные военные компании — для занятия позиций в Африке; оживилась политика на многих других направлениях, от Западных Балкан до Латинской Америки и Персидского Залива. Российская внешняя политика по географическому охвату вновь стала глобальной.

Тем не менее вплоть до начала 2021 года еще можно было утверждать, что эта политика в принципе стоит на плечах политики Горбачева — не в смысле сдачи советских позиций и иллюзий интеграции в западное сообщество, а с точки зрения включенности страны в сложный комплекс отношений с Западом, стремления добиться взаимопонимания с США и Европой, установить с ними партнерские отношения. Вплоть до последнего времени президент Путин тратил массу времени на длинные телеинтервью с американскими собеседниками, стараясь убедить общественность США в том, что российские интересы не антагонистичны американским, что Москва и Вашингтон могут и должны сплотиться перед лицом глобальных вызовов — таких как всеобщая безопасность, угроза терроризма или пандемия.

С началом 2021 года это положение изменилось. Весной Вооруженные силы РФ начали масштабные учения в районах, прилегающих к границе Украины. По оценке американской разведки, эти учения могли выглядеть как прикрытие подготовки вторжения на Украину. Американское руководство вынуждено было обратить внимание на российские действия, и президент Джо Байден предложил Владимиру Путину личную встречу в Женеве, хотя раньше российское направление не фигурировало в числе приоритетов Белого дома.

Что касается Кремля, то тактика принуждения Вашингтона к переговорам с Москвой была обозначена Путиным еще в послании Федеральному собранию в 2018 году. Представляя ряд новых российских систем вооружений, российский президент сказал, обращаясь к США: вы не слушали нас раньше, послушайте теперь. Иными словами, российское руководство укрепилось в своем выводе: американские лидеры глухи к разговорам о балансе интересов с другими странами, они реагируют только на непосредственные угрозы самим себе.

Замеченный кем-то «дух Женевы», впрочем, скоро развеялся. Практические результаты встречи свелись к началу консультаций по стратегической стабильности и кибербезопасности. Украинское направление осталось в дипломатическом тупике. Более того, военно-политическая обстановка на западных и юго-западных границах России продолжила ухудшаться.

Эта ситуация заставила Кремль вернуться к тактике силового давления на Белый дом. Поздней осенью 2021 года американская разведка доложила о еще более угрожающем положении на российско-украинской границе. Повторение весеннего маневра в усиленном варианте заставило Вашингтон пойти дальше прямого общения двух президентов и согласиться на переговоры с Москвой по вопросам европейской безопасности.

Принуждение к переговорам

Принуждение США к переговорам, таким образом, сработало. Развивая тактический успех, Москва передала американцам и их союзникам проекты договора и соглашения, которые содержали основные требования России к Западу по проблеме европейской безопасности. Эти требования были впервые сформулированы в виде дипломатического документа еще в 2008–2009 годах, когда Россия предложила Договор о европейской безопасности.

На этот раз российские требования были не только конкретизированы, но и значительно расширены. Нацеливая российский МИД на эту работу, президент Путин фактически призвал дипломатов в полной мере использовать напряженность, созданную в результате передвижений российских войск. 

Январские консультации 2022 года не привели и не могли привести к прорыву. Вряд ли Москва рассчитывала, что ее требования будут приняты. Условия, подобные тем, что выдвинула Россия, обычно исполняет проигравшая сторона, а США ею не являются.

Важно другое. Впервые после переговоров об объединении Германии США сели за стол переговоров с Россией по проблемам европейской безопасности. Впервые после недавнего выхода из Договора по РСМД Вашингтон выразил готовность договариваться по неразвертыванию в Европе ракет средней и меньшей дальности, а также об ограничениях на военную деятельность на востоке Европы.

Еще недавно такой результат в Москве оценили бы как большой успех. Сейчас, однако, цели поставлены гораздо более высокие. Россия настаивает, чтобы ее «императивные» требования — не расширять НАТО на страны бывшего СССР; не размещать в Европе ударные системы вооружений, способные поражать цели на территории РФ; свернуть инфраструктуру, созданную НАТО на восточном направлении после начала процесса расширения альянса в 1997 году — находились в центре переговоров. В отличие от США, предлагающих в основном узкий военно-технический подход к переговорам, Россия делает упор на общий военно-политический аспект, добиваясь гарантий безопасности.

Гарантии безопасности

Строго говоря, гарантия безопасности в ядерный век может быть только одна — взаимное гарантированное уничтожение (ВГУ). Эта гарантия реализована в создании ядерных арсеналов, способных в любых мыслимых условиях обеспечить полное уничтожение противника, и в принятии ведущими державами стратегии ядерного сдерживания в качестве основы их внешней и военной политики.

ВГУ — не безупречная гарантия безопасности. В случае вооруженного конфликта между ядерными державами проигрывающая сторона, чтобы избежать поражения, может применить ядерное оружие, открыв тем самым дорогу эскалации, которая может привести к обмену массированными ядерными ударами и гибели цивилизации. Итак, хотя единственной реальной гарантией безопасности являются страх и инстинкт самосохранения, при определенных условиях они могут не сработать.

Любые другие гарантии — условны и в принципе ненадежны. Меры по ограничению и сокращению вооружений, усилия по нераспространению ядерного оружия, меры доверия и транспарентности, моратории и обоюдная или многосторонняя сдержанность и так далее — все они нацелены на то, чтобы повысить взаимную предсказуемость и обеспечить спокойную обстановку при принятии военно-политических решений. При этом никакие юридически обязывающие договоры и политически обязывающие соглашения не дают абсолютных гарантий их выполнения.

Международные отношения основываются на принципе и — для самостоятельных игроков — реальности государственного суверенитета. Государства не только свободно вступают в соглашения между собой, но и свободно выходят из них. Только за последние 20 лет США в одностороннем порядке вышли из российско-американских договоров по ПРО и РСМД; многостороннего Договора по открытому небу; иранской ядерной сделки. «Железобетонных гарантий» безусловной крепости договоров не существует. 

Все это в Кремле, МИДе и тем более Генштабе хорошо известно. Никаким пактам о ненападении или соглашениям о ненацеливании ракет доверять не принято. Добиться от США договора, ратифицированного двумя третями американских сенаторов, в нынешней внутриполитической ситуации в Америке практически невозможно. Владимир Путин сам признал все это, когда публично сказал, что ему нужно «хоть что-то, хоть юридически обязывающие договоренности».

Возможно, таким образом российский президент стремится взять реванш за просчет президента СССР, который не потребовал юридически обязывающих обязательств дальнейшего нерасширения НАТО после объединения Германии. Эта тема в последнее время вновь стала часто обсуждаться российскими официальными лицами и СМИ.

Можно, однако, посмотреть шире. Из пяти последних волн расширения НАТО четыре — Прибалтика, Словакия, Словения, Румыния и Болгария (2004); Хорватия и Албания (2009); Черногория (2017); Северная Македония (2020) — пришлись на президентство Владимира Путина. У Москвы долгое время не было возможности что-либо противопоставить этому процессу: ни достаточного влияния в соответствующих странах, ни средств давления на них. Сейчас, насколько можно видеть, такие средства появились, и Путин, чувствуя свою ответственность за то, что произошло за долгое время его правления, начинает их использовать для исправления ситуации. Вопрос заключается в том, насколько реальным является выполнение американцами и европейцами российских требований.

Пределы возможного

Политика, как известно, — искусство возможного. В центре российского пакета документов — три безусловных требования Москвы: о нерасширении НАТО; о нераспространении инфраструктуры НАТО, особенно ударных средств, в Европе; о сокращении существующей инфраструктуры на территории восточных стран — участниц альянса до уровня 1997 года.

Главное требование Москвы — отказ НАТО от дальнейшего расширения на территорию бывшего СССР — де-факто реализуется просто в силу того, что США и их союзники не готовы и вряд ли будут готовы взять на себя обязательства по военной защите своих клиентов, Украины и Грузии. Проблема не столько в неурегулированных конфликтах в Абхазии, Южной Осетии и Донбассе, сколько в перспективе прямого столкновения с Россией в регионах, где у Москвы есть и реальные интересы безопасности, и готовность в случае необходимости их отстаивать силой, а у США ни таких интересов, ни такой готовности нет и не предвидится.

Поскольку США воевать с Россией за Украину не собираются, то Украину, как и Грузию, в НАТО не примут, пока у России сохраняется способность и решимость силой не допустить этого.

Итак, Украины в НАТО в обозримом будущем не будет, эта угроза неактуальна. Будет ли НАТО на Украине — в форме ударных вооружений, военных баз, советников, поставок вооружений и прочего — вопрос более трудный. Управляемый США «непотопляемый авианосец» под боком у Москвы на территории, враждебной России, хотя формально и ненатовской Украины — это гораздо серьезнее, чем членство стран Балтии в НАТО. Этой угрозы в полной мере пока нет, но она вполне может возникнуть. Что делать в этой ситуации?

Есть шанс договориться по вопросу неразмещения на Украине ракетных баз США. Об этом свидетельствует готовность американских переговорщиков в Женеве говорить на эту тему. Создание таких баз не является приоритетом для военной политики Вашингтона, а гипотетическое появление их, скажем, в районе Харькова может быть уравновешено установкой гиперзвуковых ракет «Циркон» на российских подводных лодках, курсирующих вдоль побережий Америки.

Вероятно, можно договориться и насчет военных баз США и других стран НАТО на Украине: западные страны не хотят нести потери в ходе войны между Украиной и Россией и сейчас планируют в этих условиях эвакуировать своих советников из страны.

Сложнее, если вообще возможно, договориться о прекращении военного и военно-технического сотрудничества между Украиной и США/НАТО. Максимум тут — это ограничения по характеру поставляемых Западом Киеву вооружений. Надо иметь в виду, что США в этом случае будут настаивать на деэскалации военных приготовлений России на украинском направлении. Любая деэскалация, однако, должна сопровождаться ограничениями на маневры НАТО вблизи границ РФ в Европе.

Требование Москвы свернуть всю военную инфраструктуру на территории восточноевропейских стран НАТО столь же невыполнимо, сколь во многом уже и не нужно с точки зрения безопасности России. Несколько тысяч американских солдат на этой территории не представляют серьезной угрозы для России; натовские батальоны в Прибалтике — это своего рода успокоительное средство для трех принимающих стран: их присутствие на бывшей советской территории может быть неприятным, но вряд ли беспокоящим.

Есть, конечно, другие объекты инфраструктуры, которые действительно представляют угрозу. Это прежде всего элементы американской системы ПРО в Румынии и Польше; аэродромы, где могут базироваться самолеты — носители ядерного оружия; военно-морские базы и так далее. Вопрос о пусковых установках систем ПРО, которые могут быть переоборудованы для ракет средней дальности, может быть решен в рамках потенциальной договоренности по РСМД. Другие вопросы относятся к контролю над обычными вооружениями в Европе, закрытой после отказа стран НАТО ратифицировать адаптированный договор ДОВСЕ.

Есть впечатление, что третье ключевое требование — «назад в 1997 год!» — было выдвинуто для того, чтобы в какой-то момент его снять, демонстрируя готовность Москвы к компромиссам. Еще один резерв для достижения договоренностей — развязка пакета российских предложений-требований, готовность действовать на параллельных треках, но только если появится уверенность, что удовлетворяющие интересам безопасности России соглашения могут быть согласованы.

Что в итоге?

Вероятность того, что США выполнят российские требования в той форме и в те сроки, которые предложены Москвой, равна нулю. Теоретически возможны договоренности по двум из трех ключевых тем: нерасширения и неразвертывания. Такие договоренности, однако, могут носить политический, а не юридически обязывающий характер.

В отдельных российских комментариях говорилось об отзыве положений Бухарестской декларации НАТО 2008 года о том, что Украина и Грузия «станут членами НАТО». Однако вряд ли это произойдет на мадридском саммите альянса 2022 года: символика может не иметь реального содержания, но отказ от нее сопряжен с чувствительными морально-психологическими потерями для НАТО.

Это, однако, не единственный путь. По инициативе США НАТО, например, может объявить долгосрочный мораторий на прием новых стран. Президент США Байден уже говорил о десяти годах «непринятия Украины» в альянс; некоторые американские эксперты говорят о 20–25 годах. Заместитель министра иностранных дел РФ Сергей Рябков отчетливо произнес «никогда». Для подавляющего большинства ныне здравствующих ведущих политиков и высших чиновников «никогда» может означать — не при моей жизни. Для примера можно назвать срок 69 или хотя бы 49 лет.

По неразвертыванию ракет средней дальности и других ударных вооружений также можно договориться — в рамках не договора, а межправительственного российско-американского соглашения, которое в США не подлежит ратификации. В ходе переговоров по этому вопросу можно было бы также снять озабоченности сторон в отношении американских пусковых установок ПРО и новой российской крылатой ракеты.

Наконец, из списка претензий по инфраструктуре восточного фланга НАТО можно было бы выделить конкретные беспокоящие вопросы и решить их в рамках договоренности о мерах доверия.

Ничто из перечисленного не подходит под понятие гарантий безопасности или юридически обязывающих документов, но, как уже отмечалось, первые у России давно имеются в форме арсенала ядерного сдерживания и наличия боеспособных вооруженных сил, а вторые практически недостижимы и в любом случае неабсолютны. Тем не менее это, говоря словами президента Путина, было бы «кое-что», зафиксированное в письменном виде.

Контрмеры

К сожалению, удовлетворительные договоренности по интересующим Россию вопросам пока что не могут быть достигнуты. Для президента Путина, однако, и отрицательный результат — тоже результат. Кремлю нужна была ясность, и Кремль ее получил.

Надо иметь в виду, что российские требования к США и НАТО — это на самом деле стратегические цели российской политики в Европе. Если не удастся достичь их дипломатическим путем, они будут реализовываться иными способами.

Российские официальные лица упоминали, что в случае неудачи переговоров Москва примет военно-технические и даже военные меры. Эти меры не были заранее анонсированы — в отличие от западных санкций на случай вторжения России на территорию Украины. Но они широко обсуждаются. Вероятно, речь пойдет о широком наборе мер — от продолжения силового давления и размещения в тех или иных регионах новых систем вооружений до гораздо более тесного взаимодействия с союзной Белоруссией и более тесной координации с китайскими партнерами.

Важно, чтобы такие меры отвечали на существующие угрозы безопасности России и не провоцировали возникновение новых угроз. Не стоит стремиться к простому военно-техническому и военно-стратегическому наказанию Запада за его неуступчивость. Главное для Москвы — поддерживать устойчивость сдерживания при любых возможных изменениях военно-политической ситуации, парируя угрозы и предупреждая их и тем самым выстраивая систему национальных гарантий безопасности, основанную не на соглашениях с потенциальным противником, а на его сдерживании.

Соглашения, однако, тоже могут быть полезны, если их удастся согласовать на приемлемых условиях. Только что закончившийся переговорный блиц — это только один из раундов разыгрываемой на наших глазах стратегической партии. США и НАТО пообещали представить России свои контрпредложения. Пока же в американском Конгрессе обсуждают новые санкции, в Кремле составляют российский пакет контрсанкций, а в Минобороны проводят свои мероприятия.

Колонка впервые была опубликована на сайте Московского центра Карнеги

читать еще

Подпишитесь на нашу рассылку