С момента совершения мною своего деяния прошёл без малого год. За этот год я не раз прокручивал в голове этот час, когда мне предоставят [возможность] выступить с последним словом, текст, с которым я буду выступать, мотивы, которые побудили меня пойти на это.
В предыдущем заседании, Ваша честь, вы спрашивали, раскаиваюсь ли? Я так понимаю, от степени раскаяния может зависеть тяжесть наказания. Но я покривлю душой, если я скажу, что отказался от своих убеждений.
Напротив, за прошедшее в тюрьме время я воочию убедился в творимой несправедливости в отношении называемого братским народа: как военнопленных военнослужащих ВСУ, так и простых граждан Украины. Война, каким бы словосочетанием мы её не маркировали, пришла в их дом и нарушила их быт. И какими бы лозунгами и геополитическими интересами мы это не прикрывали, для меня это не имеет оправдания.
Сожалею ли я о случившемся? Да, возможно, мне хотелось прожить жизнь по-другому, но я поступил так по велению своей совести, и перед ней я чист.
Вместо рассуждений о том, кто прав и кто виноват, я хотел бы задаться вопросом, что сделал каждый из нас, чтобы остановить этот кошмар? Что мы расскажем через 10-15 лет нашим детям и внукам об этом смутном времени?
К сожалению, Бог не наградил меня радостью отцовства, самые близкие люди ушли, и я остался наедине с собой. Мне легко было бы пойти на этот шаг, несмотря на то, что я осознавал, что меня ждёт. За меня некому было переживать, за мою судьбу некому было волноваться и болеть.
Но то, что я действительно не ожидал, это то, сколько писем, сколько слов поддержки я получил. Писали с самых разных уголков России и не только. Многие были признательны за мою позицию, расходящуюся с терминами всенародной поддержки творимого. Много ободряющих слов, «Крепись духом», «Не отчаивайся».
Много слов сочувствия, теплоты. Но я позволю себе смелость зачитать только один фрагмент письма, полученного в мае, который не оставил меня равнодушным и заставил написать свое последнее слово:
«Из обыденной жизни осталось очень мало. Не выходит жить обыденной жизнью. Слушаю мемуары заключенных из 30-50-х. Сейчас — потрясающую биографию Тамары Петкевич, семь лет. Арестована в 1943-м, дожила до 2017 года. В год ареста ей было 22 года, девчонка совсем, в два раза моложе меня.
Я так и не прочла Солженицына „Архипелаг ГУЛАГ“ и „Колымские рассказы“ Шаламова пропустила. А сейчас слушаю Петкевич, и понимаю, что это ровно то, что мы должны слушать, читать в школе.
Мы как страна погружены в прошлое, мы почти никогда не думаем о настоящем и не думаем о будущем. У американцев есть американская мечта, то, к чему можно стремиться, а у нас нет ничего, только одержимость тем, что давно прошло, тем, чего не вернуть. Но мы снова и снова пытаемся вернуть ушедшее, смысла нет в этих попытках никакого. Но мы словно застряли как страна. Мы застряли отдельными людьми в ощущениях.
Ужасно, что до тех пор, пока мы упорно сворачивали голову назад, не получалась жить счастливо, жить как хочется. Хочется, чтобы люди нашли счастье в обычных вещах»".
