За время, прошедшее с трагедии в Казани, появились десятки предложений от абсолютно безумных до совершенно здравых. Безумные и комментировать не буду, а с разумными главная проблема в том, что при нынешнем руководстве почти все они нереализуемы. И все-таки ситуация небезнадежна, и рабочие решения есть.
Я смотрю на эту проблему с двух позиций: как специалист в управлении и как партнер НКО, которая много лет занималась предотвращением травли. Что реалистичного государство может сделать уже сейчас и как должна быть построена работа в социальной сфере в будущем?
От запрета аниме к системной работе
Типичный паттерн реакции госмашины на такие ситуации — симуляция и/или уменьшение видимого ущерба. Наказать «виновных», возложить ответственность на компьютерные игры, аниме и общение в соцсетях, устрожить оборот оружия, отвлечь внимание от причин события.
Насколько эти меры эффективны? Исследования показывают, что компьютерные игры (да и почти любой видеоконтент) не ведут к росту насилия (ссылки: раз, два, три, четыре). А проблемы с оружием останутся до тех пор, пока мы не снизим коррупцию до уровня развитых стран (не важно, маньяк ты или нет, если справку можно купить).
Можно ли добиться того, чтобы государство разбиралось не с последствиями, а с причинами и работало не реактивно, а проактивно и системно? Для этого необходимо изменить общественный договор так, чтобы налоги были не оброком, а платой за оказываемые государством социальные услуги. За таковые каждый сотрудник руками работодателя платит налоги от 15% до 30%. А из меню современных социальных услуг у нас нет почти ничего. И то, что есть, делают в основном негосударственные провайдеры, почти не получающие финансирование от государства.
Но вернемся к шутингам. Пока можно поговорить хотя бы о менее системных решениях, то есть о работе с некоторыми причинами шутингов (причины известны: психические заболевания, проблемы в семье, травля в школе и атмосфера агрессии в обществе). Например, повысить осведомленность об эмоциональном и психическом здоровье, важности первых лет жизни для формирования мозга человека, о предикторах успешности детей, ненасильственных видах менеджмента поведения, стратегии сотрудничества, ценности обращения за помощью и т. д.
Но есть нюанс...
Какой бы блестящий план ни появился на бумаге, мы все знаем, чем заканчивается подавляющее большинство государственных инициатив: кое-чем. Не то чтобы вообще ничего не происходит. Напротив, деятельность создается весьма бурная: круглые столы, комиссии, указы (майские и не очень), бросание ручки на совещаниях, иногда даже бюджеты на что-то кроме совещаний.
Дает ли это всё результат? Три года назад, когда я еще плотно работал с некоммерческим сектором по вопросам травли в школах, все виденные мной усилия государства в этом направлении являли собой испанский стыд. Расспрос коллег из НКО и госструктур показал, что за три года мало что изменилось: перешли от круглых столов к протоколам с поручениями, но практических результатов нет до сих пор. Судя по «успешности» исполнения майских указов 2012 года, едва ли стоит на них рассчитывать без коренных реформ управленческой системы.
Кроме того, невозможно в масштабах страны придумать одно решение и добиваться его выполнения в формате чек-листа. Это страшная и дорогая утопия. Необходимо договориться о рамках и поддерживать агентов изменений в форме пилотных проектов, создавать базу сравнения и давать доступ к ресурсам самым эффективным акторам (с точки зрения реальной пользы, а не близости к чиновникам). Можно использовать пример ФЗ для медкластера «Сколково», когда создается правовая песочница для тестирования решений и создания для них правовой и регулирующей оболочки.
Гранты и общественное лобби
Выигрышные стратегии обычно строятся на сильных сторонах компании. У России в этом смысле есть две сильных стороны: некоммерческий сектор и государственные гранты.
С травлей, домашним насилием и психическими заболеваниями работают десятки, если не сотни НКО по всей стране. Технологии есть: от методов индивидуальной работы до мобильных игр о травле и шелтеров для жертв насилия. Умение их тиражировать — тоже. Не сказать, что рецепт «просто добавь воды» (т.е. денег) здесь сработает без сучка и задоринки и решит все проблемы разом, но расчет на это точно трезвее, чем на чудотворные изменения внутри Минпросвета и Минсоца.
Государственная грантовая система за последнее время сделала большой шаг вперед. Скажем, Фонд президентских грантов долгие годы был кормилищем «Ночных волков» и казачьих патрулей. А под руководством Ильи Чукалина он всего за пару лет превратился в эффективный и прозрачный инструмент социальных изменений. Аналогичные перемены произошли с грантами и Минэка, и мэра Москвы. Потенциал для развития здесь очевидно есть.
Сочетание уже имеющихся компетенций и ресурсов НКО с увеличением финансирования со стороны государства будет наиболее эффективным действием по психологической поддержке школьников и их родителей и предотвращению травли (которая, напомню, является одним из основных факторов, ведущих к школьному насилию). Этого, впрочем, все равно не будет достаточно. Вообще, без создания реальных и ценных перспектив жизни нет шансов снизить риски подобных ужасов, наоборот, их будет прогностически больше. Но лучше так, чем никак.
Другая реалистичная в нынешних условиях полезная мера — скорейшее принятие закона о домашнем насилии. Именно оно — второй важнейший мотиватор вспышек агрессии. Блестящий законопроект есть, нужно только его принять. Но и тут один закон без среды, которая поможет ему работать, будет ограниченно эффективен. А среда — это те же социальные сервисы, терапия и жизненные перспективы.
Бить или не бить
Законопроект о профилактике домашнего насилия имеет долгую историю: его несколько раз вносили в Госдуму, последняя версия зависла в нижней палате парламента без движения.
Документ начала разрабатывать в 2013 г. группа при Минтруде, в нее тогда вошли видные общественники и юристы, занимающиеся проблемой домашнего насилия: Мари Давтян, Алена Попова, Алексей Паршин.
С самого начала законопроект встретил жесткое противодействие религиозных и консервативных организаций, утверждающих о его якобы «антисемейной» направленности. На самом деле закон предполагает защиту жертвы, например, суд смог бы выдавать предписание виновному в домашнем насилии не контактировать с жертвой, обязать покинуть общее жилье. Описаны также профилактические меры: постановка на учет, психологические программы для виновных, правовое просвещение для пострадавших.
В 2016 г. законопроект внес в Госдуму сенатор Антон Беляков и депутат Госдумы прошлого созыва Салия Мурзабаева. Он остался без движения, а в 2017 г. документ начала дорабатывать депутат Оксана Пушкина. В 2019 году по инициативе спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко работа над законопроектом перешла в верхнюю палату парламента, впрочем, Пушкина и Давтян продолжили работу над ним, однако опубликованная в конце года версия вызвала критику даже его разработчиков. Так, например, отмечалось, что в документе не прописано определение домашнего насилия, не говорится о физическом насилии — то есть по факту по такому закону нельзя привлечь к ответственности за побои. Тогда законодательную инициативу пообещали доработать, однако в прошлом году Матвиенко заявила, что сенаторы вернутся к работе над документом только после победы над пандемией коронавируса.
В апреле «Известия» со ссылкой на Минюст сообщали, что законопроект может быть принят до конца года, уже новым созывом Госдумы. В ближайшие полгода в документ должны быть внесены изменения, однако конкретики по этому поводу пока нет.
В конце прошлого года Минюст признал иностранным агентом фонд «Насилию.нет» .
Конвертация лайков в законы
Чтобы сработало и то, и другое, нужно мощное общественное лобби.
В первом случае — чтобы убедить государство направить значимые (но все равно довольно хилые в сравнении с валовыми бюджетами Минсоца и Минпросвета) деньги не в бюрократические структуры, а «на сторону», в НКО.
Во втором — чтобы сломить лобби объединенных мракобесов. Их мало, но они буйные и организованные. Нас больше, мы сильнее и умнее, просто нужно не молчать.
Как показала ситуация с законом о (запрете) просветительской деятельности, наши лайки, дизлайки и коллективные письма вполне могут конвертироваться в необходимые действия чиновников, снабжая «патронами» здравых людей в соответствующих структурах (их там хватает). Сам закон (пустой, рамочный) остановить не удалось. А вот первую версию положения с уже конкретными мерами регулирования завернули благодаря более чем 25 000 дизлайков на regulation.gov.ru, обсуждению в Общественной палате и другим публичным действиям.
Будущее: децентрализация
Помнится, Рейган говорил, что государство — часть проблемы, а не ее решение. Оно неплохо умеет контролировать и карать, но почти не умеет помогать.
Опыт развитых стран свидетельствует о том, что главный способ улучшить качество социальных услуг — передать ресурсы и полномочия сектору НКО. Просто сравните: в США доля некоммерческого сектора в ВВП — около 10%, в большинстве стран ЕС — 4–5%, в России — 1%. При том что уровень профессионализма и эффективности некоммерческого сектора у нас многократно выше, чем в соответствующих госструктурах. Это очевидная точка роста.
Именно поэтому один из пунктов моей предвыборной программы — дать гражданам возможность переводить 1/13 своего НДФЛ в НКО по своему выбору через личный кабинет на Госуслугах. Эта мера поможет увеличить финансирование некоммерческого сектора на сумму до 250 млрд рублей в год (+20% к текущему объему).
И если мы хотим попасть в будущее, в котором при решении социальных проблем ориентируются на граждан, а не на мнение начальника, двигаться надо именно в этом направлении.
